— Теперь вы, Блажек, — сказал Иржи, кивая на окно, — а я их сейчас угощу.

Блажек понимал, что при создавшейся ситуации ему оставаться в комнате и встретиться с гестаповцами нельзя. Но не в его характере было отступать одним из первых. Он бросился к двери, чтобы прикрыть ее, но его опередил Мрачек. Взмахнув рукой, он бросил в коридор гранату. Раздался оглушительный взрыв.

Тогда Иржи захлопнул дверь и задвинул засов.

— Иржи, — настойчиво проговорил Блажек, — вы обязаны уйти!

Но Мрачек не слышал его. Он навел пистолет на дверь и сделал два выстрела. Потом быстро забаррикадировал дверь столом, стульями. Он готовился к большому бою. Блажек попытался оттащить его от двери, но Иржи вырвался из его рук. В эту минуту две длинные очереди из автомата прошили дверь. Мрачек вскрикнул и с шумом упал на пол. Голова его была прострелена несколькими пулями.

Блажек остался один на один с нападавшими. Он стоял, прижавшись к стене, и ждал новой автоматной очереди. Лукаш загремел ногами по кровельному железу и заглянул в комнату. Блажек сделал ему резкий знак рукой. Лукаш исчез.

Гестаповцы снова хлестнули из автоматов.

«Как же выбраться из комнаты под огнем автоматов?» — быстро соображал Блажек. Его глаза остановились на кровати. Матрац был застлан одеялом. Блажек ухватился за спинку кровати, приподнял и, укрываясь ею, навалил на дверь.

Гестаповцы, заслышав шум, дали еще несколько коротких очередей, но Блажек в горячке не почувствовал ранения. Только оказавшись на крыше, он ощутил боль в левой ноге…

Крыша вся сплошь была покрыта ледяной копкой. Лукаш и Блажек ползли, цепляясь за железные гребешки, слуховые окна, трубы, антенные шесты. Добравшись до края, они увидели, что крыша соседнего здания ниже метров на восемь. Между зданиями зияло узкое пространство. Что делать? Возвращаться назад нельзя. Уже доносились до них разъяренные голоса гестаповцев.

Но удача, кажется, и здесь сопутствовала им. Лукаш увидел уцелевший каркас световой рекламы, которая давно бездействовала. Он длинной полосой тянулся вниз по стене, и Лукаш, не раздумывая, спустил ноги. Держась рукой за край каркаса и найдя ногами точку опоры — горизонтальное ребро, он стал спускаться с высоты четырех этажей.

Действовал он молча. И за Блажека был спокоен. Блажек сильней его, хорошо натренирован и, конечно, последует за ним.

Добравшись до конца каркаса, Лукаш увидел, что до крыши соседнего дома остается метра три пустого пространства. Чтобы сократить расстояние, Лукаш повис на руках. Потом, оттолкнувшись одной ногой о глухую стену дома, он прыгнул, коснулся крыши второго дома, не устоял на ногах и покатился под уклон вниз.

Только в последнюю секунду ему удалось вцепиться руками в гребешок и задержать падение. Это отняло у него последние силы. В голове стучали молотки, сердце колотилось так сильно, что трудно было дышать. Лукаш лежал на животе, боясь пошевелиться, открытым ртом ловил воздух и смотрел, как спускается Блажек.

Когда Ян повис на руках, Лукаш крикнул, переведя дух:

— Осторожнее, Ян! Здесь крыша крутая и без желобов… — Он закрыл веки.

Больше он ничем не мог помочь Блажеку. Он не мог знать, что брат ранен и не владеет левой ногой.

Дальнейшее произошло в какую-то долю секунды, но эту секунду Ярослав запомнил на всю жизнь.

Коснувшись крыши, Блажек как-то странно охнул, поскользнулся, а когда Ярослав открыл глаза, брата на крыше уже не было. Впервые за всю свою жизнь Лукаш заплакал, судорожно вздрагивая, уткнувшись лицом в обледеневшее железо кровли.

Голоса наверху вернули его к жизни.

— Готов, разбился! — прокричал один из гестаповцев, мигая глазком фонаря.

Лукаш до боли прикусил губу. Застывшие руки одеревенели, он терял силы. Но надо было держаться. Он подождал, пока наверху стихли голоса. Потом, прижимаясь всем телом к крыше, пополз наверх. Уже не разум, а инстинкт управлял его судорожными движениями. Лукаш поднимался все выше и выше, пока не достиг слухового окна. Дальше он действовал так же инстинктивно. Надавив плечом на раму, он высадил ее и свалился в слуховое окно. Долго бродил в потемках по чердаку, спотыкаясь о выпирающие балки, ударяясь головой о стропила, пока не нашел выхода на лестницу. Спустившись по ней, он вышел во двор.

Внутренний голос побуждал его посмотреть на то место, куда упал Блажек, сорвавшийся в пролет. Но рассудок подсказал, что это бесполезно.

Выйдя на улицу, Лукаш огляделся, прислушался — и быстро исчез в темноте.

1

Северо-западный ветер, подувший после полудня со стороны Рудных гор, принес обильный снегопад.

Партизаны надеялись, что к вечеру ветер стихнет. Но он неистовствовал по прежнему, крутя смерчи липкого крупного снега. Глаза слепило. Когда партизаны проходили оголенными склонами гор или выходили на перевалы, в крутящейся белой мгле ничего нельзя было разобрать. А до высоты с отметкой «857» было еще далеко. «Только бы добраться до леса, — мечтал Максим Глушанин, — до того самого домика. В нем и заночуем».

Глушанин шел передним. Загребая уставшими ногами влажный снег, он оставлял за собою две глубокие, будто плугом вспаханные борозды. Следом за ним двое партизан тащили крестьянские салазки, на которых лежал тяжело раненный Константин Боровик.

Колонну замыкали шесть человек; они тащили тяжелые ящики с боеприпасами, связки гранат, автоматы, ручные пулеметы.

Часть специального отряда под руководством Глушанина оперировала на шоссе Пльзень — Прага, удачно произвела налет на фашистский транспорт, захватила оружие, боеприпасы, но в схватке с немцами понесла значительный урон. Два партизана были убиты, а третий, Боровик, получил серьезное ранение.

Тяжелое состояние раненого вынуждало патриотов идти к стоянке отряда почти без привалов и передышек, самой трудной, но зато самой короткой дорогой.

Глушанин с усилием передвигал точно свинцом налитые ноги. Ступни горели и ныли от боли. Но он был, пожалуй, крепче всех в его маленьком отряде.

— Что-то потяжелел мой ручник. Честное слово даю! — сказал кто-то из идущих сзади.

Ему ответил другой:

— Пулемет-то не потяжелел, это мы потяжелели.

Пляшущий, крутящийся снег заметал свежие следы на тропе. Казалось, люди не продвигаются вперед, а топчутся на одном месте и вокруг них беснуется белая метель.

Глушанин остановился. Остановились и партизаны, тянувшие салазки. Глушанин подошел к Боровику. Только одни его глаза он увидел, склонившись над своим другом. Что выражали они? Смертную муку и нечеловеческую, предельную усталость.

— Как чувствуешь себя, Костя? — спросил Глушанин.

— Холодно, — ответил Боровик слабым голосом.

Холод пробирал до костей даже тех, кто тащил на себе оружие и боеприпасы, — что же говорить о раненом, неподвижно лежащем в течение суток?