Позднее Саруман из-за своей неприязни и страха сторонился Гэндальфа, и они встречались редко, в основном на Белом Совете. Впервые «зелье полуросликов» было упомянуто на большом Совете 2851 года. Всех прочих это лишь позабавило, и только позднее они, вспомнив об этом, увидели все в ином свете. Совет собрался в Ривенделле. Саруман выступал против Гэндальфа и настаивал на том, что Дол-Гулдур, вопреки совету Гэндальфа, трогать пока не стоит, а Гэндальф сидел в сторонке, помалкивал и нещадно дымил (прежде в подобных обстоятельствах он никогда этого не делал). И молчание Гэндальфа, и его трубка раздражали Сарумана, и перед тем, как Совет разошелся, Саруман сказал Гэндальфу:

– Митрандир, здесь решаются важные дела, и меня несколько удивляет, что ты играешь в свои игры с огнем и дымом, в то время как другие говорят о серьезных вещах.

Гэндальф же рассмеялся и ответил:

– Если бы ты сам курил эту траву, то не удивлялся бы. Ты бы обнаружил, что табачный дым здорово прочищает мозги. Во всяком случае, он прибавляет терпения и помогает не впадать в гнев при виде чужих заблуждений. Только это не моя игра. Это искусство маленького народца, живущего к западу от этих мест; то веселый и достойный народ, хотя, возможно, он и не имеет большого значения для твоих высоких замыслов.

Этот ответ пришелся Саруману не по вкусу (он терпеть не мог, когда над ним подсмеивались, пусть даже по-доброму), и он холодно сказал:

– Ты, как всегда, шутишь, друг Митрандир. Мне хорошо известно, что ты интересуешься всякой чепухой: сорняками, дикими тварями и ребячливым народцем. Ты можешь тратить время, на что хочешь, раз уж не находишь себе занятия достойнее, и выбирать в друзья, кого тебе угодно. Но, по моему мнению, сейчас слишком тревожное время, чтобы слушать байки странников, и мне некогда возиться с деревенскими травками.

На этот раз Гэндальф не засмеялся. Он ничего не сказал, только затянулся и, пристально глядя в лицо Саруману, выпустил большое кольцо дыма и еще несколько маленьких вдогонку. Потом Гэндальф поднял руку, словно собираясь их схватить, но колечки растаяли. Вслед за этим Гэндальф встал и вышел, так и не произнеся ни слова, а Саруман еще некоторое время стоял молча, и лицо его было мрачным, озадаченным и недовольным.

размышляя, правильно ли он понял, что хотел сказать Гэндальф этой своей выходкой с кольцами дыма (главным образом, не указывает ли это на какую-либо связь между полуросликами и Кольцами Власти, хотя это и казалось невероятным); ему не верилось, что кто-либо из великих может интересоваться таким народом, как полурослики, просто ради них самих.

По странной случайности Гэндальф, разгневанный наглостью Сарумана, выбрал этот способ, дабы дать тому понять, что он подозревает, что к изучению Колец Сарумана подталкивает жажда завладеть ими, которая оказывает влияние на его деятельность, и дабы предостеречь Сарумана, что Кольца ускользнут от него. При этом не может быть никаких сомнений, что Гэндальфу пока и в голову не приходило, что полурослики (а тем более – их курево) могут быть как-то связаны с Кольцами[266]. Если бы у него появилась подобная мысль, он, конечно же, никогда бы так не поступил. Однако позже, когда полурослики действительно оказались вовлечены в великие события, Саруман наверняка решил, что Гэндальф знал или предвидел это и утаил свои мысли от него и от Совета. И Саруман не видел этому иной причины, кроме как желание опередить его, Сарумана, и завладеть Кольцом.

Перевод – О. Степашкина

Главным препятствием к легкому завоеванию Рохана для Сарумана оказались Теодред и Эомер, люди сильные и преданные королю. Король был очень привязан к ним, – ведь это были его единственный сын и сын его сестры. И они изо всех сил старались противостоять тому влиянию, которое приобрел Грима, когда здоровье короля пошатнулось. Это произошло в начале 3014 года, когда Теодену уже исполнилось шестьдесят шесть лет; так что он вполне мог занемочь по естественным причинам, хотя обычно рохиррим жили лет до восьмидесяти. Но не исключено, что болезнь короля была вызвана или усилена неким тайнодействующим ядом, который подсыпал ему Грима. В любом случае, то, что Теоден чувствовал себя таким беспомощным и все больше впадал в зависимость от Гримы, в значительной степени было обусловлено коварством королевского советника, искусно наводившего короля на выгодные для себя мысли. Грима стремился добиться, чтобы его главные противники оказались в немилости у Теодена, а если получится, то и вовсе избавиться от них. Но восстановить их друг против друга оказалось очень трудно: до «болезни» Теоден был горячо любим и своими родственниками, и всем народом, и верность Теодреда и Эомера своему королю оставалась нерушимой, несмотря на то, что Теоден, по всей видимости, впал в старческое слабоумие. Кроме того, Эомер не был честолюбив и относился к Теодреду (который был на тринадцать лет старше его) почти с такой же любовью и уважением, как и к своему приемному отцу[267]. Поэтому Грима пытался хотя бы сделать так, чтобы Теодену казалось, будто его сын и племянник не ладят между собой, и наговаривал на Эомера, утверждая, что тот стремится усилить свое влияние и действует, не советуясь ни с королем, ни с его наследником. В этом Грима достиг некоторых успехов, и эти успехи принесли свои плоды, когда Саруману наконец удалось погубить Теодреда.