писатель не торопится сменить родину? (Юрист по вопросам иммиграции заранее предупредил Дэнни, что канадцы весьма подозрительно относятся к успеху иностранцев и скорее готовы чинить препятствия, нежели поощрять чье-либо стремление стать канадским гражданином.) Бюрократический процесс длился почти пять лет. После «флоридского фиаско» в канадских СМИ появились комментарии по поводу «дезертирства» писателя Дэнни Эйнджела. Говорилось, что «он махнул рукой на Соединенные Штаты», а поскольку он сделал это более десяти лет назад, комментатор торонтской «Глоб энд мейл»[126] расточал неискренние похвалы «провидческому дару» писателя.

Совсем недавно, в девяносто девятом, во всех канадских кинотеатрах шел фильм, поставленный по роману «К востоку от Бангора». Фильм получил двух «Оскаров», но и это не спасло Дэнни от нападок. В самом начале 2001 года состоится заседание обеих палат конгресса США, где утвердят результаты президентских выборов. К власти придет президент, всегда выступавший противником абортов. Дэнни и отца не удивляло, что канадские СМИ активно полоскали либеральные воззрения писателя на проблему абортов. В Канаде писатели гораздо чаще, чем в США, становились объектами внимания средств массовой информации, и причиной этому было не только их творчество, но не в последнюю очередь их высказывания и поступки.

Дэнни по-прежнему чувствительно относился к тому, что писали о нем на родине. Там на него часто ставили клеймо «антиамериканиста»: и за содержание его романов, и за переезд в Торонто. Во всех остальных частях света, включая Европу, а также в самой Канаде мнимый «антиамериканизм» писателя, наоборот, считали явлением положительным. Утверждалось, что в своих романах Дэнни Эйнджел «разоблачал» жизнь в Соединенных Штатах (не жалея при этом черной краски). Кто-то высказывал высосанное из собственного пальца мнение, будто романист перебрался в Торонто, чтобы «сделать заявление». (Уж не то ли, когда Дэнни сказал, что при всем его коммерческом успехе налоги, которые он платит в Канаде, выше американских?) Но как писателю ему становилось все неуютнее и от осуждения, и от восхваления его «антиамериканской» политики. Не мог же он сделать заявление для прессы об истинной причине его эмиграции в Канаду!

Но Дэнни все же был вынужден хотя бы отчасти играть по правилам медийного сообщества. Он признал: два из его семи романов вполне можно назвать политическими. Он понимал, что фактически оправдывается, но, говоря это, не грешил против истины. «Отцы Кеннеди» — четвертый роман Дэнни — был протестом против Вьетнамской войны. «К востоку от Бангора» — его шестой роман — критики, втянутые в дебаты о праве на аборт, отнесли к произведениям, показывающим, как бороться с демографической политикой государства. Но что политического содержалось в остальных пяти книгах Дэнни Эйнджела? Семейные неурядицы, разрушительный сексуальный опыт, всевозможные случаи потери невинности, о чем герои потом сожалели. Все эти истории — из ряда маленьких домашних трагедий, которые могут случиться в любой стране. Здесь не было обличения общества или государства. Злодеи (если среди героев Дэнни Эйнджела можно было отыскать таковых) несли в себе пороки, свойственные человеческой природе, а не государственной системе Соединенных Штатов. Да и сам Дэнни никогда не принадлежал к политическим активистам.

— Все писатели — сторонние наблюдатели, — сказал однажды Дэнни Эйнджел. — Я переехал в Торонто, поскольку мне нравится смотреть на Штаты со стороны.

Ему никто не поверил. В его переезде упорно искали политическую подоплеку.

Дэнни считал, что пресса утрирует их с отцом сугубо частное решение перебраться в Канаду, пытаясь выдать это за политический шаг. Но еще больше раздражало опошление его произведений. Журналисты вдруг принялись копаться в них, выискивая автобиографические детали. Романы расчленялись и анализировались чуть ли не под микроскопом, дабы отыскать в них тщательно запрятанные свидетельства истинных событий, происходящих когда-либо с писателем. Но чего, собственно говоря, он ожидал?

В мире массмедиа реальная жизнь автора всегда была важнее его фантазий, и потому те части романа, которые казались основанными на личном опыте, вызывали больший интерес (у читателей, кстати, тоже), чем придуманные автором в процессе создания романа. И такова судьба любого литературного произведения. Разве описание событий, действительно случившихся с автором или людьми, которых он близко знал, не ощущается более правдивым, точным и ярким, чем плод писательского воображения? (Спорить с этим устоявшимся убеждением было очень трудно. Когда Дэнни пытался отстаивать право писателя на творческую фантазию, когда говорил, что по-настоящему талантливое произведение должно быть придумано, а не списано с жизни, его слова воспринимались как ниспровержение основ литературы. А он всего-навсего пытался объяснить, что у реальной жизни и у литературы свои законы. С точки зрения литературы, события реальной жизни зачастую лишены целостности, если просто списать их с натуры, такой роман будет крайне скучным и неубедительным.)

Но кем были те, кто слушал Дэнни Эйнджела или иного писателя, защищавшего право художественной литературы на вымысел? Студенты творческих факультетов, пробующие себя в литературе? Женщины определенного возраста, собиравшиеся в книжных клубах и составлявшие большинство аудитории этих клубов? Кто еще был более заинтересован в литературных фантазиях, чем в так называемой реальной жизни? Очевидно, что не журналисты, бравшие интервью у Дэнни Эйнджела. У этих первый вопрос всегда был о том, на каких «реальных» событиях основан сюжет того или иного романа. Был ли главный герой списан с реально существующего человека? И конечно же, эту публику интересовали ключевые события (то есть самые катастрофические, разрушительные): произошли ли они в жизни тех, с кем автор знаком или был знаком?

И опять-таки чего еще ожидал Дэнни? Не сам ли он спровоцировал такие вопросы? Взять хотя бы его последний роман «Ребенок на дороге». Неужели он думал, что СМИ отнесутся к этому роману по-иному? Писать свой седьмой роман Дэнни начал еще в Вермонте. К марту восемьдесят седьмого года рукопись была почти готова. В конце марта того же года Джо погиб. Это случилось в Колорадо, и не в сезон распутицы. («Да это был почти уже сезон распутицы», — говорил потом Кетчум.)

Это был последний год учебы Джо в Боулдере. Парню совсем недавно исполнилось двадцать два. Ирония заключалась в том, что «Ребенок на дороге» был о гибели единственного любимого ребенка. Но в почти написанном романе ребенок погиб двухлетним, выбежав на проезжую часть в одном подгузнике. Это было описание событий, которые могли бы случиться в Айова-Сити с двухлетним Джо, если б вместо белого фургона ехала другая машина. Роман был о том, как смерть ребенка повлияла на дальнейшую жизнь его родителей (повар и Кетчум сразу узнали в их описании черты характера Дэнни и Кэти), каждый из которых пошел своей, но одинаково несчастливой дорогой.

После гибели Джо