Его презрение сменилось изумлением.

— Так ты что — хочешь его воскресить?

— Я просто хочу похоронить тело моего друга в целости и сохранности.

— Ты его оживишь. Как того солдата в Сефорисе, которого сикарии убили. Для того и тело тебе нужно неповрежденным.

— Ну, что-то вроде, — признался я, не отрывая глаз от пола, чтобы не встречаться взглядом со старым солдатом.

Юстус кивнул. Догадка его, кажется, потрясла.

— Распоряжение о снятии тела дает Пилат. Ведь распятие — наглядный урок остальным.

— У меня есть влиятельный друг, он вытребует тело.

— Но Джошуа еще могут отпустить, ты это понимаешь?

— Его не отпустят, — ответил я. — Он сам не захочет. И тогда Юстус от меня отвернулся.

— Я распоряжусь. Побыстрее прикончите его, а потом забирайте труп и катитесь из-под моей юрисдикции чем быстрее, тем лучше.

— Спасибо тебе, Юстус.

— И не позорь больше моих офицеров. Не то твоему другу придется забирать два тела.

Едва я вышел из крепости, Мэгги кинулась мне в объятия.

— Это кошмар. Ему на голову нацепили терновый венец, и толпа теперь в него плюет. А солдаты его избили.

Толпа вокруг нас бурлила.

— Где он сейчас?

Толпа взревела, народ тыкал пальцами в балкон. Там рядом с Джошуа стоял Пилат. Джоша придерживали двое легионеров. Он смотрел прямо перед собой — похоже, в трансе, как и раньше. Кровь затекала ему в глаза.

Пилат воздел руки, и толпа притихла.

— Я не нахожу никакой вины в этом человеке, однако жрецы ваши утверждают, что он богохульствует. По римским законам это не преступление, — сказал Пилат. — И что мне с ним, по-вашему, теперь делать?

— Распни его! — заорал кто-то рядом со мной. Я повернулся: Иаакан потрясал в воздухе кулаком. Остальные фарисеи подхватили:

— Распни, распни его!

Вступила вся толпа. Тут и там я замечал сторонников Джошуа — их осталось немного, они расползались в стороны, пока гнев толпы не обратился на них. Пилат изобразил, как умывает руки, и ушел с балкона.

Одиннадцать апостолов, Мэгги, мать Джошуа и его брат Иаков собрались в верхних покоях Иосифа Аримафейского. Купец уже сходил к Пилату, и тот согласился в честь праздника Песах выдать тело Джошуа. Иосиф объяснял:

— Римляне — они же не дураки. Они знают, что тела моют наши женщины. Мы не сможем отправить за ним апостолов. Солдаты выдадут тело Мэгги и Марии. Иаков, ты его брат, тебя тоже пропустят — чтобы тело помог нести. Остальным надо будет прятать лица. Фарисеи теперь станут разыскивать последователей Джошуа. Жрецы и так уже почти весь праздник на это потратили, а потому уберутся в Храм. Я уже купил гробницу возле холма, где его распнут. Ты, Петр, ждешь там.

— А если исцелить не получится? — спросил Петр. — Я ведь мертвых воскрешать даже не пробовал.

— Он не умрет, — сказал я. — Он просто не сможет двигаться. Я не нашел здесь компонентов для состава, снимающего боль, поэтому на вид Джош будет совсем как мертвый, но почувствует все. Я знаю, каково это, я сам так несколько недель провел. Петр, тебе придется исцелять только раны от бича и гвоздей, но они вряд ли смертельные. Как уйдем подальше от римлян, я дам ему противоядие. Мэгги, когда его тебе выдадут, сразу же закрой ему глаза, если они будут открыты, а то пересохнут.

— Я не смогу на это глядеть, — сказала Мэгги. — Я не смогу видеть, как они его прибивают к этому кресту.

— Тебе и не придется. Жди у гробницы. Когда настанет время, я за тобой кого-нибудь пришлю.

— А получится? — спросил Андрей. — Ты вернешь его нам, Шмяк?

— Ниоткуда я его не верну. Он не умрет, просто ему будет очень больно.

— Пора двигаться. — Иосиф посмотрел на небо через окно. — Его выведут в полдень.

У претории собралась толпа, в основном любопытствующие. Лишь горстка фарисеев — среди них Иаакан — специально пришла посмотреть, как казнят Джошуа. Я держался позади, чуть ли не в полуквартале, наблюдал. Апостолы рассредоточились — на головах шали и тюрбаны, лица закрыты. Петр отправил Варфоломея сидеть с Мэгги и Марией у гробницы. Никакой шалью не прикрыть ни Варфовых габаритов, ни вони.

У стены возле дворцовых ворот три тяжелые крестовины ждали своих жертв. В полдень вместе с двумя разбойниками, также приговоренными к смерти, вывели Джошуа. Крестовины взвалили им на плечи. Из ран на голове и лице Джоша текла кровь, и хотя он все еще был облачен в багряную тогу, навязанную ему Иродом, я видел, как по ногам его после бичевания тоже струится кровь. Джош по-прежнему казался в трансе, но сомнений не оставалось — боль он чувствовал. Толпа сомкнулась вокруг — выкрикивала оскорбления и плевалась, но я заметил и другое: стоило Джошу споткнуться, кто-нибудь бросался его поддержать. Учеников в толпе хватало — они просто боялись показываться.

Время от времени я окидывал взглядом сборище и ловил встречные взгляды апостолов. В глазах у всех застыли слезы, на лицах — мука и ярость. Я сдерживался, как мог, чтобы не броситься на солдат, не выхватить меч, не покрошить всех в капусту. Испугавшись собственной ярости, я отстал от толпы и поравнялся с Симоном.

— Я тоже не могу, — сказал я. — Смотреть, как они его на крест поднимают.

— Придется, — отозвался зилот.

— Нет. Иди ты, Симон. Пусть он увидит твое лицо. Пусть знает, что ты пришел. Я подойду, когда поставят крест.

Я вообще не могу наблюдать распятия — даже если казнят незнакомых людей. И уж точно не выдержу, когда это сделают с моим лучшим другом. Я не справлюсь с собой, на кого-нибудь кинусь, и нам обоим придет конец. А Симон — солдат, хоть и тайный. У него есть навык. Перед глазами встала кошмарная сцена у храма Кали.

— Симон, скажи ему два слова: внимательное дыхание. И что я просил передать: холода не бывает.

— Какого холода?

— Он знает. И, если вспомнит, сможет отключить боль. Он научился на Востоке.

— Передам.

Сам бы я не смог — я бы себя выдал.

Со стен города я наблюдал, как Джошуа вели к дороге, что бежала вдоль холма под названием Голгофа, — в тысяче ярдов за воротами Генаф. Потом отвернулся. Даже с тысячи ярдов я услышал, как страшно он закричал, когда начали вгонять гвозди.

Юстус выделил четырех солдат — наблюдать, как умирает Джошуа. Через полчаса они остались одни, если не считать дюжины зевак и родичей двух разбойников. Родия молилась у ног приговоренных и пела траурные песий. Иаакаи и прочие фарисеи задержались, чтобы увидеть, как Джоша вздернут на крест и установят столб. А потом удалились к семьям — праздновать.

— Игра, — сказал я, подойдя к солдатам и подбрасывая две кости. — Простая игра. — Тунику и дорогой пояс я позаимствовал у Иосифа Аримафейского. Еще он дал мне кошель, и теперь я поднял его повыше и позвенел монетами у солдат перед носом. — Сыграем, легионер?