В эту минуту Коринна была готова открыться сестре и умолять ее во имя отца вернуть ей положение в обществе и любимого человека; но Люсиль торопливо подошла к памятнику, и мужество покинуло Коринну. В сердце женщины столько робости и вместе с тем в нем таятся столь бурные чувства, что безделица может удержать ее от решительного шага, равно как и толкнуть на него. Люсиль опустилась на колени у могилы отца: она откинула назад белокурые волосы, схваченные гирляндой цветов, и в молитвенном порыве устремила свой ангельский взор к небесам. Коринна стояла за деревьями; не опасаясь быть увиденной, она могла следить за сестрой, освещенной лучами луны; внезапно ею овладело какое-то возвышенное умиление. Ее трогало выражение чистоты и благочестия на этом юном лице, в котором было еще столько детского; она вспомнила время, когда была как бы второй матерью для Люсиль, и оглянулась на себя; она подумала, что приближается к тридцати годам, к тому рубежу, после которого начинается закат молодости, меж тем как перед Люсиль открывается необозримое будущее, не омраченное воспоминаниями, раскаянием и укорами совести. «Если я предстану перед Люсиль, — подумала Коринна, — если я заговорю с ней, то смущу ее невинную душу! Я уже столько страдала и могу еще пострадать; а неопытная Люсиль испытает ужасное потрясение и утратит покой; неужто я, которая держала ее в своих объятиях и баюкала на своей груди, толкну ее в бездну горя?» Такие мысли проносились в голове Коринны; но любовь в ее сердце отчаянно боролась с бескорыстным, возвышенным порывом, который увлекал ее к самопожертвованию.

— О мой отец! — громко проговорила Люсиль. — Помолитесь за меня!

Услышав эти слова, Коринна также преклонила колени, попросила отца благословить обеих дочерей и залилась слезами, вызванными чувствами, еще более чистыми, чем любовь. Люсиль, продолжая молиться, отчетливо произнесла:

— О сестра моя, будь заступницей за меня на небесах! ты любила меня в моем младенчестве, не лишай меня и сейчас твоей защиты!

О, как эта молитва тронула Коринну! Голосом, полным жаркой мольбы, Люсиль продолжала:

— Отец мой, простите мне минуту забвения! В этом повинна любовь, которую вы сами внушили мне. Я не виновата, что люблю человека, которого вы предназначили мне в супруги; но завершите свое дело и сделайте так, чтобы он избрал меня своею подругой жизни; я могу быть счастлива только с ним; но он никогда не узнает, что я его люблю, никогда мое трепетное сердце не выдаст своей тайны. О Боже! О отец мой! утешьте вашу дочь и сделайте ее достойною уважения и любви Освальда!

— Да, — тихо повторила Коринна, — внемлите ее мольбе, отец! и пожелайте другому своему дитяти легкой и спокойной смерти.

Коринна собрала все свои силы, произнося эту торжественную молитву. Она достала спрятанное у нее на груди письмо, в котором лежало кольцо, подаренное ей Освальдом, и быстро удалилась. Она прекрасно понимала, что, отослав это письмо Освальду и не сообщив ему, что она приехала в Англию, она порвет все узы, связывающие ее с ним, и отдаст его Люсиль; здесь, у этой могилы, препятствия, вставшие на пути ее любви, представились ей совершенно неодолимыми; она вспомнила слова мистера Диксона: «Его отец запретил ему жениться на этой итальянке», и ей показалось, что ее отец разделял мнение отца Освальда, и оба они осудили ее любовь. Невинность Люсиль, ее юность и красота воспламенили воображение Коринны, и в эту минуту она гордилась, что приносит себя в жертву, чтобы Освальд жил в мире со своей отчизной, своей семьей и самим собой.

Музыка, доносившаяся из замка, поддерживала мужество Коринны. Приблизившись к замку, она заметила слепого нищего, который сидел под деревом, прислушиваясь к шуму праздника. Она подошла к нему и, протянув письмо, попросила передать его кому-нибудь из слуг. Таким образом, лорд Нельвиль не мог даже узнать, что письмо принесла женщина. Но если бы кто-нибудь увидел Коринну, когда она отдавала это письмо, он понял бы, что там был заключен ее приговор. Ее взгляд, дрожащая рука, торжественный и взволнованный голос — все говорило о том, что она сломлена в борьбе с судьбой и впредь, как рабыня, будет покоряться преследующему ее року.

Коринна издали следила за стариком, которого вела его верная собака; она видела, как он передал письмо слуге лорда Нельвиля, который случайно как раз в эту минуту нес почту в замок. Все обстоятельства соединились, чтобы Коринна лишилась последней надежды. Сделав несколько шагов, она обернулась и еще раз взглянула на слугу, приближавшегося к двери. Вскоре он исчез в замке; она вышла на дорогу, где уже не слышно было музыки. Когда огни замка скрылись из ее глаз, на лбу у нее выступил холодный пот и ее бросило в озноб; Коринна хотела продолжать свой путь, но силы изменили ей, и она без чувств рухнула на землю.

Граф д’Эрфейль некоторое время провел в Швейцарии, но ему наскучили альпийские ландшафты, как прежде наскучили памятники искусства Италии, и внезапно ему захотелось поехать в Англию, где, как его уверяли, можно было встретить глубокомысленных людей; проснувшись однажды утром, он почувствовал, что именно этого ему недоставало. Однако и третья попытка найти нечто интересное удалась ему не больше, чем первые две; поэтому он вдруг опять воспылал любовью к лорду Нельвилю и, придя к заключению однажды утром, что счастье лишь в истинной дружбе, покатил в Шотландию. Приехав, он первым делом отправился к лорду Нельвилю, но не застал его дома. Услышав, что он находится в замке леди Эджермон, граф д’Эрфейль вскочил на коня и помчался туда — ему не терпелось увидеть своего друга. Он скакал во весь опор, но все же заметил женщину, неподвижно лежавшую на обочине дороги; он остановился, спрыгнул с коня и поспешил к ней на помощь. Каково же было его удивление, когда он узнал в этой смертельно-бледной женщине Коринну! Графа д’Эрфейля охватила глубокая жалость; с помощью слуги он соорудил из веток носилки и намеревался отнести ее в замок леди Эджермон, когда подоспела Терезина, которая поджидала свою госпожу в карете и была встревожена ее долгим отсутствием; полагая, что лишь из-за лорда Нельвиля Коринна могла прийти в такое ужасное состояние, Терезина решила, что необходимо доставить ее в соседний городок. Граф д’Эрфейль последовал за Коринной и целую неделю, пока несчастная бредила и металась в горячке, не отходил от нее; итак, ветреный человек позаботился о ней, меж тем как человек с чувствительной душой истерзал ей сердце.

Когда Коринна очнулась, этот контраст поразил ее; с искренним волнением поблагодарила она графа д’Эрфейля, но он ответил шуткой, желая развеселить ее: он более был способен на серьезные поступки, чем на серьезные слова, и Коринна скорее могла найти в нем опору, чем поверенного своих чувств. Она старалась, напрягая ум, воскресить в памяти все, что с ней произошло, но долго не могла припомнить ни что она делала, ни что побудило ее так поступить. Вероятно, она все же подумала, что пожертвовала слишком многим, и собиралась перед отъездом своим из Англии хотя бы сказать последнее прости лорду Нельвилю, как вдруг, на другой день после того, как она пришла в себя, ей случайно попалось на глаза объявление, напечатанное в газете: