Главным закоперщиком этого дела был некий Сидоров – большой любитель рысаков. В то время в Костроме губернатором был Леонтьев, имевший где-то конный завод и тоже любитель лошадей. Наличие губернатора-лошадятника было достаточно, чтобы у костромского общества и особенно у служилого сословия появился аппетит к конскому бегу. Обычно бега были зимой, собирая массу народу… На бегах все было, как в столицах – и тотализатор. Кроме платной публики, заполнявшей трибуну и ходившей для согрева в здание, где работал буфет с согревательными напитками, обычно вдоль забора были видны головы бесплатных зрителей, становившихся на ящики, скамейки и т. д. Там тоже был азарт, зрители делали ставки между собой. Проигравших освистывали и посылали вслед крепкие ругательства» (69; 397–398).

Кроме того, в Петербурге можно было любоваться непременными офицерскими скачками чинов гвардии, описанными Л. Н. Толстым в «Анне Карениной».

Уже упоминалось еще одно зрелищное мероприятие, появившееся уже в ХХ в.: демонстрации полетов первых аэропланов с катанием смельчаков на них. В Петербурге это, собиравшее огромные массы зевак зрелище происходило на Коломяжском ипподроме. «Чистая публика» с волнением наблюдала рискованное мероприятие с трибун, вездесущие мальчишки облепили окружавшие ипподром заборы, а «серый народ» издали старался рассмотреть парящие «этажерки» с крыш окрестных домов.

Такого рода зрелищами не ограничивались городские развлечения. Говорят: «Мы есть то, что мы едим». Думается, что мы еще есть и то, как мы развлекаемся. И если наши развлечения ограничены водкой или пивом (характерная реклама нашего времени: «Что мы делаем на отдыхе? Да пьем «Клинское»), плеером и телевизором, то… Для русской жизни XIX в. характерно множество «охот», то есть увлечений. Сегодня мы слова «охота», «охотник» понимаем только в одном, строго определенном смысле: любительская или профессиональная добыча с ружьем дикой птицы или зверя, а охотник – тот, кто занимается этим. Ну, еще можем сказать: «Мне охота (или неохота) делать то-то или это-то». В старой России язык был гораздо богаче, как, впрочем, богаче была и сама жизнь. Охотник – это был еще и доброволец, пошедший по своей охоте на какое-либо дело, например, солдат, вызвавшийся в разведку. Но охотник – это еще и любитель чего-либо, например, собирать грибы (охотник до грибов), разводить лошадей или посещать скачки (конский охотник) и т. д. Иные увлечения, как псовая охота, были характерны для сельской местности и почти исключительно для поместного дворянства, другие, как «пташковая» или «голубиная охота», были более распространены в городе. На некоторых «охотах» остановимся.

Голубиная охота – это не стрельба голубей (она назвалась голубиной садкой), а разведение голубей. Делилась на водную и гонную. Водная – это выведение новых пород декоративных голубей, которых только содержали в голубятнях, чтобы любоваться ими. Гонная охота заключалась в том, что выпущенных на волю голубей свистом и помахиванием шестика с тряпкой на конце, заставляли подниматься вверх. Гонные голуби разделялись на турманов и чистых, различающихся способом полета. Турманы, поднявшись высоко вверх, спускаются, фактически падают, переворачиваясь через крыло, голову или хвост. Чистые голуби, или «простяки», поднимаются и опускаются кругами, вправо или влево, отчего различали «правиков» и «левиков». Выгнав, допустим, правиков, в тот момент, когда они начинали спускаться с высоты, выпускали левиков; встречаясь в воздухе, обе стаи вращались в разные стороны, образуя некий рисунок. Кроме того, спортивный интерес заключался в том еще, чтобы отбить от чужой стаи голубку и загнать к себе в голубятню, для чего держали способных на это голубей-«скакунов». О популярности голубиной охоты, этой чисто русской забавы, говорит тот факт, что в Москве был на Остоженке трактир «Голубятня», специально для охотников до голубей, с огромной голубятней на крыше. Во второй половине ХIХ в. в Москве и Петербурге проходили особые выставки голубей с призами, влиявшие на цены на голубей, так что цена на редких серых турманов доходила до 400 руб. Петербургский купец Е. Т. Палилов, кроме рысаков и иноходцев, любил и голубей, так что на дворе в голубятне у него постоянно держалось несколько десятков птиц. «В свободное время летом, а иногда и весною, после биржи, забирался он в своем капоте на крышу, где особою палкой с тряпкой на конце гонял голубей, заставляя их взлетать очень высоко. В это время никто из домашних не смел беспокоить его, забывая все, он в эту минуту думал только о голубях. Улюлюкая и свистя, папенька старался, чтобы они поднимались выше соседских (сосед тоже был большой любитель этого развлечения), чтобы турманы чаще кувыркались в воздухе и падали камнем книзу. По праздникам папенька отправлялся на Щукин двор, где покупал новых голубей, менялся с другими любителями, нередко выписывал их даже из Москвы» (101; 102).

Пташковая охота – это ловля и содержание певчих птиц. Тысячи людей, от помещиков и купцов, содержали в клетках и огромных вольерах, под которые иногда отводились затянутые сетками комнаты, снегирей и чечевиц, соловьев и канареек, скворцов (их учили говорить) и щеглов, варакушек, свиристелей, дроздов, малиновок, чечеток, чижей, овсянок – десятки певчих птиц, которых наш современник и назвать не сумеет. А знатоки тогда различали множество соловьиных «колен» и специально обучали соловьев пению, часами слушая их. Держали даже ручных ворон, грачей и галок. Целые подгородные слободы жили изготовлением клеток для птиц (иные затейливые большие клетки представляли собой настоящие дворцы из ивового прута), сбором корма для них и ловлей самих птиц.

Как и деревенские жители, горожане за городом ловили («крыли») сетями перепелок и коростелей, подманивая их вабиком (вабилом), особым манком; собственно перепелок ели, а перепелов оставляли живыми, устраивая особые перепелиные бои. Подружейная охота, с легавой собакой, главным образом была увлечением горожан, выезжавших для этого, разумеется, за город: множество бекасов и вальдшнепов, уток и куропаток водилось еще и в пригородных землях, не загубленных «большой химией». «Тихой охотой» была рыбная ловля на удочку, летняя, зимней еще не знали, и столь популярна была она, что уживали нередко и женщины; для ужения на реках и озерах обычно устраивались мостки. Впрочем, люди из «общества» предавались и иной рыбной ловле: большими компаниями выезжали на речные «пески», отмели, где нерестилась рыба, и ватаги рыбаков ловили ее неводами. За некоторую плату рыбаки заводили невод «на господское счастье»: красная рыба, если она попадалась, шла в господскую уху, варившуюся тут же на берегу, а малоценная частиковая шла рыбакам. Хаживали и езживали горожане и по грибы, по ягоды: провинциальный город ведь был маленький, напоминающий село, и далеко забираться не нужно было.

Иные же охоты преимущественно принадлежали городской повседневности. Так, травли меделянскими собаками (особая порода итальянских догов) и мордашами (бульдогами) медведей и быков, происходили на пригородных бойнях. В травлю поступал бык, несмотря на удар «бойца» в лоб, устоявший на ногах и вырвавший перекладину, к которой его привязывали перед забоем. С исчезновением этого развлечения исчезли и специально разводившиеся породы собак. Пойманных в лесу медвежат выращивали в больших ямах и либо стравливали двух медведей между собой, либо травили медведя собаками. Возле боен для этого зрелища, привлекавшего огромные толпы людей, даже устраивались амфитеатром дощатые трибуны для зрителей. Правда, в конце XIX в. по требованию Общества покровительства животным такие травли были запрещены. Петушиные и гусиные бои (разводились и воспитывались для боев, «одерживались» особые породы бойцовых петухов и гусей) чаще проходили в городе, открыто или тайно, после их запрещения полицией. Собирали они в основном простонародье, мелких чиновников, отставных военных. Однако в начале XIX в. такие простонародные забавы устраивались и посещались и аристократией. «Я… не в состоянии был отказаться от предложения ехать… на гусиный и петушиный бой к князю Ивану Сергеевичу Мещерскому…