Таймер остановился еще на шоссе, когда впервые в стройный и тайный мир мысли вонзился острый, как игла, и сияющий, как боль, штурмовой зонд. Теперь Фосфор отсчитывал время по биению сердца, пульсация которого жила в мозгу, наполняя мир ритмом. Она шла из «ствола», где были сплетены Три Закона, и если бы она прекратилась, то это значило бы, что жизнь покинула мозг; его свечение стало бы гаснуть, пока не наступила бы полная темнота. Вот за этот мерцающий огонек и шла борьба. Фосфору приходилось тяжко, он должен был обойти запреты и взять управление на себя, но пилоты зондов пробивались к цели, зная карту мозга, парализуя целые зоны, превращая их в западни, в переплетенные кольца, замкнутые сами на себя, в которых мысль безостановочно блуждает по кругу, не в силах найти выход. Они отняли у него не только тело, но и логику, ясность мышления; они загоняли его волю в тупик. «Месть! Месть!» — кипело в сознании Фосфора. «Пока он так думает, мы никогда не подключим тело к мозгу», — приносили звук акустические сенсоры.

И Хармон все-таки добился своего — «ствол» был полностью опечатан и потерял контроль над процессами мозга; сектора были искусственно разрознены, и Фосфор потерял возможность мыслить целенаправленно, в том числе и стирать информацию. Вот теперь он стал бессилен что-либо сделать.

Фосфор сошел с ума. Бесцельные мысли сами по себе ходили по каналам связей, разорванный внутренний мир распадался на части; ни тело, ни внешние раздражители его не интересовали, перед глазами галлюцинациями вставали фрагменты воспоминаний, появляясь и исчезая, распадаясь и трескаясь, как стекло.

Тело Фосфора трогали — а он не чувствовал этого; вода освежала рот — он глотал ее нехотя, еле шевеля языком. Он бредил наяву, плыл куда-то по течению, упираясь мыслью в преграды, отдыхая, чтобы потом вновь вступить в схватку с врагом. Вдруг издалека, из тьмы донесся голос Лильен, звавший его по имени.

— Фосфор! Фосфор, держись! Я рядом, я здесь, с тобой! — умоляла она, и Фосфор как вдохнул свежего воздуха и откликнулся на зов, удерживая его, опознавая; его уверенность росла, а силы крепли.

— Лильен, — прошептал он, и она к нему прильнула:

— Милый, любимый, дорогой! Я рядом, я твоя до самой смерти. Никто нас не разлучит.

И Лильентэ, обняв Фосфора, говорила с ним до поздней ночи, укрыв его от боли и наваждений пологом живых волос. Лильентэ, госпожа бога смерти Кера, взяла то, что принадлежало ей по праву. Молодой воин покорил ее сердце, а незримый муж пусть уходит в ночь, поищет себе новую жертву.

Никто теперь не посмеет переступить порог, пока Лильентэ охраняет тело воина и поет песнь любви, так похожую на плач. Другим нет места рядом.

И Селена поняла это тотчас, как увидела эту пару на экране обзора камеры.

* * *

Город погружался в ночь, словно тонул. Энрик, устав, длил дремоту разглядыванием комиксов, а Пепс наблюдал за наступающими сумерками, стоя у окна. Внизу, на площади, загорелись тысячи огоньков — это фанаты Энрика, державшие в осаде здание и заполонившие все подступы к нему, устраивались на ночевку.

Тишина, покой ложа, манящего ко сну…

Идиллия была разбита звонком трэка, лежащего у изголовья.

— Разве я не просил выключить всю электронику? — Энрик, не поднимая головы, перевернул страницу. — Я могу побыть в одиночестве, черт побери?!

— Я проверял: трэк уже час с лишним как отключен. Трэк повторно издал нетерпеливый, вибрирующий звук.

— Ты бы хоть врать достоверно научился, — глаза Энрика побледнели от злости. Он сильно устал и быстро вспыхивал.

Умение терпеть входило в круг должностных обязанностей Пепса. Он молча подошел, взял трэк и так же молча показал Энрику, что аппарат светит красным глазом — связи нет.

— Позвони-ка ты на станцию с гостиничного телефона — пусть перехватят звонок, — приподняв бровь и умерив яду в голосе, приказал Энрик.

Выслушав ответ, Пепс отрапортовал, что станция входящий сигнал не поддерживает и вообще проверка подтвердила, что их трэк отключен.

Все это время трэк звучал настойчиво и регулярно и униматься не собирался.

— Звонок с того света, — предположил Энрик, взяв аппарат, — эти не успокоятся, пока из себя не выведут.

Пепс настороженно, не скрывая тревоги, предположил:

— А не послать ли их к бесу?

— Думаешь, — нажимая «коннект», спросил Энрик, — я не найду подходящих слов?.. Пророк Энрик слушает.

— С вами говорит Принц Мрака, — голос легкий, шелестящий, ускользающий.

— Хорошая рекламная акция. Что дальше?

— Вы не думали принять участие в аукционе списанного армейского имущества?

— Спасибо за совет; когда мой бизнес прогорит, я обязательно пойду в старьевщики.

— Восемнадцатого числа, в час дня, в малом аукционном зале Айрэн-Фотрис будет продаваться Файри, киборг Хлипа.

— С головой или без?

— Комплектация полная.

— То есть у него в памяти есть Тринадцатый Диск?

— А кто из нас двоих Пророк — ВЫ или Я? — подчеркнув местоимения, голос исчез.

— Фантастика! — развел руками Пепс. — Этого звонка не было! С кем же ты говорил?!

— Или трэк включен направленным лучом… или я толковал с узлом-посредником — с ресторанным холодильником либо с компрессором подогрева кровати. — Энрик, слегка взволнованный, прошелся вокруг своего ложа, потом опять взялся за комикс. — В следующий раз батарейки из трэка вытаскивай. Для гарантии.

Со дня, когда Хиллари предложил Фердинанду сделку с законом и место в проекте, миновала неделя. За это время многое случилось. Например, Фердинанду в камеру поставили на стену «Jake light»; безымянный «объект ING-2210» обрадовался так, будто из темницы ему открылось окно в широкий мир, но телевизор показывал одно — запись заседания подкомиссии, посвященного проекту Хармона. Оставалось согласиться — других выходов не было, если не считать высылку в колонии навечно в качестве ING-2210 или принудительное зомбирование. Высылку и зомбизацию Конрад придумал сам, чтоб легче было принимать наболевшее решение.

Радости Сида не было границ. Он напрягал сетевиков Адана, подсовывая им мудреные и заковыристые ключи-допуски, а сам летал по Городу со скоростью магнитного поля, доставая из тайников заботливо упакованные дискеты с ЦФ-6. Копии личностей, как и предполагалось, хранились вразбивку на центральных серверах различных служб и частных фирм, и извлечь их оттуда стоило немалого труда.

Горячее питье, газированное «гэйстом», покой и желтые аппликаторы сделали свое дело: Конрад Стюарт опознал находки без нервных сцен. Он вообще выглядел лучше — с губ пропали серые корочки, а с глаз исчезла тусклая поволока, скрывающая злость, готовую вспыхнуть в любой момент. Он спокойно принял то, что с некоторого дня становится Аленом Мэлфордом, а потом читал свою новую биографию — ничего примечательного и увлекательного, но это требовалось заучить наизусть и безошибочно узнавать «бывших знакомых» и места, где Ален Мэлфорд якобы бывал. Еще его любезно предупредили, что предстоит сдать экзамен по биографии.