Как следовало из донесения болгарского агента Н. на имя полковника Парен-сова от 13 апреля, Инструкция агентам, независимо от отказа в ее финансировании, стала передаваться от агента к агенту (Улунян АЛ. Указ. соч. С. 32–33).

Но как бы то ни было, именно с учетом существовавшей специфики oneративной обстановки, опираясь на связи, полученные через болгар, полковник Парснсов стал получать интересовавшую командование информацию, а именно отслеживание менявшейся дислокации турецких войск и состояние турецких крепостей. Донесения Паренсова высоко оценивались в Кишиневе. Так, Левицкий в письме от 12 января 1877 г. информировал разведчика: «Донесения Ваши крайне интересны…» и что главнокомандующий армией великий князь Николай Николаевич (Старший) «очень доволен Вашими донесениями и приказал передать Вам свою новую благодарность» (РГВИА. Ф. ВУА. Д. 8269. Л. 9).

Паренсов «из предосторожности, получив новое сведение» проверял «его через кого-нибудь их разъезжающих» (Особое прибавление к «Описанию русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Указ. соч. С. 201). Своих первых помощников Паренсов тоже иногда проверял. Для этих целей у него был болгарин Пантелеймон Наботкин, воспитанник русского технологического института, «очень порядочный и образованный человек». Именно Наботкина использовал Паренсов в том случае, если сведения, доставляемые Начовичем, возбуждали в нем почему-то недоверие. Об отношениях Паренсова с Наботковым не знал ни Начович, ни Церковский (Паренсов П.Д. Указ. соч. С. 9).

Однако за Паренсовым оставалось еще «дело чести» — невыполненное задание великого князя — поездка в Рущук для проведения рекогносцировки. Поездка не только бессмысленная, так как в городе находилось российское консульство, имевшее своих тайных агентов, и планы крепости Рущук давно имелись у русского командования (может быть, не такие свежие?), но где-то смехотворная, если бы она не была столь опасной. Но полковника Паренсова никто и ничто не могло остановить. Он даже не етал дожидаться восстановления пароходного сообщения с Рущуком, прерванного вследствие сильной бури. С трудом наняв лодку, полковник переправился через разбушевавшуюся реку. На турецком берегу он был встречен жандармом и отконвоирован в русское консульство. Посоветовавшись с Кожевниковым, решили, что он будет жить у него на правах родственника жены. И здесь Паренсов оказался в роли племянника жены консула. Кожевников пытался отговорить Паренсова от проведения рекогносцировки крепости. Одновременно он сообщил, что Княжеский, о котором Паренсову рассказывал Хитрово, и который действительно мог бы оказаться полезным, недавно умер. Зато в этот день Паренсов познакомился с сотрудником консульства Я. Карвонидесом, письменную информацию от которого он получал и «который благодаря ненависти к туркам и нужде в деньгах, при отличных способностях, решительности и предприимчивости, оказался для него действительно драгоценным человеком»(там же. С. 9).

Кожевников предложил использовать печальное событие — смерть Княжевского — для решения поставленной задачи. Княжеский был похоронен на болгарском кладбище, недалеко от главного укрепления крепости (Левент-Табия), где усиленным темпом шли работы. С радостью ухватившись за высказанную мысль, Паренсов признал себя не только родственником жены Кожевникова, но и родственником умершего Княжеского, приехавшим посетить его могилу. Как бы то ни было, невзирая на издевательства со стороны рабочих, с которыми ему пришлось столкнуться, Паренсову удалось «составить описание этого укрепления в том виде, в каком оно тогда было, и вывести заключение о будущей его силе». Однако долготерпению турков пришел конец. Кожевникова пригласил к себе турецкий генерал-губернатор и интересовался, долго ли его родственник собирается пробыть в городе. На следующий день Паренсов покинул Рущук.

В сложной предвоенной обстановке, стремясь показать свою силу, запугать правящие круги Румынии и ввести в заблуждение русское командование, турецкие военачальники распространили слухи о возможном форсировании Дуная. Особенно остро стал вопрос о планах турецкого командования после объявления войны. Однако болгарские агенты сообщили, что турецкое командование не думает переходить в наступление и форсировать Дунай. Агенты-ходоки не отметили изменений в стратегическом развертывании войск, что свидетельствовало бы о подготовке к переправе.

Турецкий офицер, участник войны, отмечал впоследствии, что «русские при помощи болгар, переправлявшихся на лодках через реку, имели о нас постоянные сведения». «Благодаря этому они отлично знали, что сердарь (турецкий главнокомандующий Абдул Керим-паша. — Примеч. авт.) не имеет желания покинуть свое орлиное гнездо, и деятельно готовились к тому, чтобы перебросить генерала Гурко за Балканы».

Несмотря на жалобы турецкого офицера о содействии болгар русской военной разведке, в городах и населенных пунктах Румынии были арестованы многие турецкие разведчики иностранного происхождения. Турки как раз прибегали к тому, от чего отказалась русская разведка, — от использования агентов из числа граждан иностранного происхождения.

Военный агент в Лондоне генерал-майор Горлов доносил, что «английский корреспондент сообщал в сербскую кампанию все о сербских войсках, даже планах. Турки через английского корреспондента имели весьма полные сведения о сербской армии» (РГВИА. Ф. 401. Оп. 3/927. Д. 4. Л. 65 об.). Между тем ни один из этих друзей Турции не был допущен в турецкую армию. Шпионажем в пользу турецкой армии занимались и некоторые иностранные корреспонденты и военные атташе, находившиеся при Полевом штабе Действующей армии. Так, корреспондент английской газеты «Стандарт» Ф. Бойль писал в своих корреспонденциях о расположении русских войск и укреплений под Плевной. Его лишили корреспондентского звания и выслали из Действующей армии. Корреспондент английской газеты «Таймс», полковник Брэкенбери стремился с помощью своего секретаря болгарина Минчева (Минкова) узнать место будущей переправы, интересовался номерами и командирами воинских частей, их маршрутами. Однако Минчев, до этого работавший у полковника Паренсова, докладывал ему обо всем и получал рекомендации, какие следует давать ответы. В дальнейшем Брэкенбери, поняв, что Минчев снабжает его дезинформацией, отказался от услуг своего секретаря, а Минчев был устроен Паренсовым переводчиком в Действующую армию. Наряду с этим допускалась и преступная халатность со стороны командования. Так, товариществу по снабжению Грегор и К* «должны были заблаговременно, не позже как за неделю до начала движения, сообщаемы пункты поставки и приблизительное количество потребностей для каждого пункта» (Улунян Л.Л. Указ. соч. С. 36, 38).

В рядах турецкой армии находилось немало европейцев, которые занимали довольно ответственные посты. Так, после удачного форсирования Дуная русскими войсками по приказу султана 19 июля был смещен главнокомандующий Абдул Керим-паша и на его место назначен Мехмет Али-паша, онемеченный француз Карл Детруа, сменивший свою религию. Штаб Сулейман-паши состоял в основном из западноевропейских офицеров, активно способствовавших стремлению своего начальника взять Шипкинский перевал. В военно-морском флоте командующим броненосной эскадрой был англичанин Гобарт-паша, его соотечественник Монторн-бей — заместитель командующего и начальник штаба и т. д.(там же. С. 45).