У евреев трагическое сознание сформировано полностью. Нет такого времени в истории человечества, когда их не преследовали, не убивали. Вот появилось у них государство шестьдесят лет назад — после двух тысяч лет рассеяния — и разве можно назвать жизнь этого государства нормальной? Спят с автоматом под кроватью, держат четыре фронта открытыми на четыре части света, призывают в армию женщин, и так далее. И государство-то с гулькин нос, простреливается вдоль и поперек, и вот вцепились они в этот клочок земли и держатся за него со страстью и отчаянием. Попробуйте сказать, что на это нет оснований.

Здесь надо сказать одну неприятную вещь по поводу еврейского вопроса: не только отдельный еврей (скажем, упомянутый выше жадный Соловейчик) может быть несимпатичен, не только еврейские семьи с их показательной, мелодраматической любовью к чадам могут быть неприятны (над этим свойством трунил еще Ф. М. Достоевский: «Двадцать пять лет знают друг друга — а никак не наговорятся!»), но и общность народа — так называемая еврейская идея избранного народа, скрепленного своей верой, любовью и бедой — воспринимается как досадная помеха внутри любой государственной системы. Словосочетание «государственный антисемитизм» звучит довольно нелепо, если вдуматься. А какая еще политика может быть у любого государства? Еврейская (или иудейская) идея мешает внедрить в общество какую-либо иную программу — ясно, что еврейская диаспора никакой иной программы, помимо своей, не признает. Нет практически ни единого мощного государства (Египет, Рим, Испания, Англия, Германия, Франция, Россия и т. д.), которому идея государственного антисемитизма была бы чужда. Всегда оказывается, что идея еврейской сцепки поколений, людей, воль — крепче, нежели планы большого общества по единению на основе очередной идеологии. И это оскорбительно для государственной идеи

Особенно это касается идеологии имперской, как сказать, наднациональной идеи, которая вменяется гражданам империи как общее благо. Едва подобная созидательная фантазия вольется в умы тиранов, едва начнется величественное строительство общего здания — как тут же сделается понятно строителям: а вот эта кучка отщепенцев нашей великой идее не служит, у них какая-то своя правда. Они предают нашу идеологию.

Гитлер в свое время посетовал, что Библия была переведена на немецкий язык — так эта книга разложила умы: книга эта предложила иное, и по-своему также убедительное объяснение мира. Гитлер, конечно, ненавидел всякого еврея, и «мирового еврея» капиталиста, но пуще всего он ненавидел еврейского бога, завет, который объединяет этот народ вопреки идее рейха. Гитлер видел свою миссию в «уничтожении Бога евреев» и «в искоренении десяти его мертвящих заповедей». И правды ради надо сказать, Гитлер был далеко не первый, кто заметил противоречие еврейства — и имперской идеи.

Царю Антиоху в незапамятные времена советовали истребить всех евреев, «так как среди всех народов они являются единственными, которые не хотят сближения ни с какими другими народами» (Диодор). И какая же империя, какие величественные наднациональные проекты можно лелеять в присутствии такой бомбы?

Наивно полагать, что Сталин готовил депортацию, потому что был злокозненным большевиком, отнюдь нет — потому лишь, что был имперским мыслителем. Его прямой предшественник, великий имперский строитель Петр Первый, тот думал ровно то же самое и говорил: «Я хочу видеть у себя скорее язычника, нежели жидов; все они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не расположаю». Впрочем, поскольку Петром принято нынче умиляться, цитировать эти слова столь же неловко, как антисемитские мысли Достоевского. Обратимся лучше к Наполеону, который писал о разрушительном влиянии еврейства, которое исподволь уничтожает внутренний порядок государства — «целые села обременены евреями, снова ввергнуты в рабство».

И любой государственный чиновник рано или поздно почувствует себя как Аман, которому не было покоя, пока иудей Мардохей сидит у ворот царских. Сидит себе — и нет ему дела до величественных планов персидского царя Артаксеркса.

Философ Флоренский, который мечтал о государстве крепком, полагал, что либеральная идея (которая была ему несимпатична), и идея гуманизма (к ней он тоже почтения не питал) зиждутся на еврейском фундаменте — «гуманизм вытек из каббалы». Арийский мыслитель лелеял мысль о сильном вожде, который вот-вот должен был сплотить человечество. Как промежуточный этап, «переходная степень истории — появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Их роль состоит в том, что отучает массы от демократического образа мышления… дает намек, как много может сделать воля. Они лишь первые попытки человечества породить героя». Оставив в стороне личную судьбу Флоренского (окончившего дни именно в лагере, управлявшемся волей такого демократического героя), надо сказать, что в государстве его мечты, в государстве катехона места жиду не будет. «Катехон», термин, любимый Флоренским, взят из 2-го послания Павла Фелоникийцам, но «удерживающий» (то есть «катехон», тот, кто не допустит преждевременного торжества Антихриста) трактовался весьма часто как конкретное существо, считая от императора Клавдия и далее — вплоть до самых чудовищных воплощений. «Государство-катехон», предназначенное Господом для спасения от той напасти или этой, — еврейства принять не сможет. «Жиды всегда поворачиваются к нам, арийцам, тою стороной, на которую мы более всего падки» — и обманывают, и «норовят сесть на шею».

Павел Флоренский и Василий Розанов даже переписывались по поводу еврейского вопроса (См. Розанов В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови), и дискуссия их носила характер радикальный — но, впрочем, в сослагательном наклонении. Флоренский писал так: «Они размножаются быстрее нас. Против этого есть одно средство — оскопление всех евреев… применить которое мы можем только при отречении от христианства». Так ведь не отреклись же — стало быть, и не оскопили, и на что теперь евреям обижаться?

Идея сослать евреев на Мадагаскар Флоренскому в голову не пришла, от геноцида христианский мыслитель очевидным образом отказался — так что прецедента для обвинения нет. И обижаться евреям не на что — разве не очевидна их вина перед государственностью Российской?

Революцию, разрушившую Российскую империю, — кто учинил? Молдаване что ли? И случайно ли в Ленине четвертушка еврейской крови? Там, конечно, и калмыцкая кровь присутствует, и шведы замешаны, и немцы — но все-таки четвертушка есть. Вообще говоря, смесь кровей, гулявшую в вожде пролетарской революции, следовало бы квалифицировать как воплощение истории России — варяги, степь, германцы и хазары. И странно было бы одному народу делать революцию другого народа. А Парвус тогда как же? А Троцкий кто? И пишет Солженицын историческое исследование «Август Четырнадцатого», и показывает, что русскую революцию спланировал еврей Парвус: вот взял, авантюрист, — и спланировал революцию, и учинился террор. Правда, Сталин был грузином и еврея Троцкого как раз выслал и убил, но зато все руководители лагерей в ГУЛАГе — евреи. И это очень ясно написано. Является ли автор «Архипелага» и раздумчивой книги «Двести лет вместе» антисемитом? Разумеется, нет — он просто размышляет на данную тему, как Достоевский и Флоренский и, честное слово, тут есть над чем поломать голову.