Вышло иначе — оба эти события совместились...

Николай приказал собрать Государственный совет. Выйдя к сановникам, он произнёс только:

— Я выполняю волю брата Константина Павловича.

И вслед за тем зачитал манифест о своём восшествии на престол. Обнародовал и другие документы.

С утра должна была состояться присяга войск. Что из этого вышло, давно всем известно. На другой же день после подавления восстания на Сенатской площади Николай написал Константину: «Я выполнил волю вашу! Я — император. Но, господи боже, какой ценой! Ценою крови моих подданных...»

Константин спокойно отнёсся к повелению императора о присяге, все войска безоговорочно приняли её, обязавшись служить новому императору верой и правдой.

Своему воспитателю Лагарпу немного позже Константин писал: «Раз принявши положение, одобренное покойным нашим бессмертным императором и моей матерью, на всё остальное смотрел я как на простые последствиями роль моя была тем более легка, что я оставался на том же посте, который занимал прежде и которого никогда не покидал.

Доволен и счастлив, насколько это возможно. Всегда знал — повиновение самое пассивное, действовал с полной откровенностью, без задней мысли, старался, чтобы делать то, что предписано, хотя бы и против моего мнения. Очень немногие поймут меня — они не имели счастья служить императору-брату, императору-другу, императору-товарищу и благодетелю и питать те чувства, которые мы питали друг к другу».

Николай был иным. Он не был товарищем, Константин на полтора десятка лет превосходил его возрастом, они никогда не были близки.

Едва Николай вырос, как Константин удалился в Польшу, и они даже виделись редко. И у младшего брата осталось глухое недовольство старшим, не облегчившим ему восхождение на престол, оставившем его наедине с восставшими. Николай не пригласил старшего брата даже на коронацию в Москву.

Гнев, ярость, возмущение и одновременно глубокая скорбь овладели душой Константина, когда он прочитал в «Ведомостях» объявление о предстоящей коронации государя.

— Как, — распинался он перед Иоанной, — не пригласить меня, который вручил ему, в сущности, власть над Россией! Никогда не позволил бы себе такого покойный Александр, не унизил бы меня так...

— Константин, — нежно взглянула на него жена, — подумай сам хорошенько. Если приглашать тебя, значит, пригласить и меня. А поскольку ты старший брат, то и идти в церковь надлежит тебе впереди всех царствующих особ, рядом с государем. А как же без супруги? Значит, и я должна идти впереди матери-императрицы, впереди самой царствующей императрицы, впереди великих князей, их детей... Разве могут они позволить себе так сравняться со мной, жалкой княгиней Лович, всего лишь получившей титул из рук несравненного монарха, твоего обожаемого брата Александра? Я нисколько не обиделась б, если бы в такой процессии пошла самой последней, но для тебя это было бы унижением и позором. Пойми их пристрастие к этикету, которым я нисколько не дорожу, пойми их оскорблённые чувства. Ты думаешь только о том, что тебе больно, а попробуй стать на их точку зрения...

Константин молча стоял перед камином, как всегда, грея спину и невольно успокаиваясь от звуков завораживающего голоса жены.

— Так что же, мне так и оставаться здесь, в Варшаве?

— О нет, — улыбнулась Иоанна, — тебе надобно ехать в Москву, прибыть неожиданно, словно бы ты получил такое приглашение. Это я останусь здесь, я не поеду, а тебе непременно надо, это твоя родина, твой государь, это в конце концов твой брат...

Она убедила его, и он спешно выехал в Москву. На всех станциях он расспрашивал проезжавших, не было ли уже коронации, не опоздал ли он?

День коронации всё откладывался и откладывался: вдовствующая императрица Мария Фёдоровна то просыпалась в горячем поту, то ею овладевал озноб. Она всё ещё не могла оправиться от тяжёлой дороги в Москву. Старая, расплывшаяся, страдавшая головными болями и какой-то странной сыпью, она уже не имела столько сил, чтобы безбоязненно проделать долгий путь в карете из одной столицы в другую.

И Константин успел.

Пять дней от Варшавы до Москвы он проскакал галопом, постоянно приказывая погонять лошадей. И снова прокручивал в голове свою обиду: как мог брат не прислать ему приглашение, как мог его ближайший советник и друг Опочинин не уведомить Константина о дне коронации — он же просил сообщить ему об этом?

Бог с ними, решил Константин, он проглотит эту обиду: как теперь обижаться на брата, своего государя?

У заставы при въезде в Москву он оставил своих немногих спутников и полетел прямо в Кремлёвский дворец. Гвардейцы, стоявшие на часах, расступались перед ним — его ещё хорошо знали. Лишь перед самым кабинетом Николая дорогу ему заступил дежурный адъютант.

— Повремените, ваше императорское высочество, — низко поклонился он Константину, — я немедля доложу о вас государю...

Константин присел на низенький бархатный диван, стоявший в приёмной. Хорошо, что есть время немного прийти в себя, свободно вздохнуть.

Он увидел адъютанта, пятящегося задом из кабинета. Дверь неслышно прикрылась, адъютант повернулся к цесаревичу.

— Простите, ваше императорское высочество, — вновь низко поклонился он Константину, — государь просит вас несколько обождать...

Константин побледнел, но не сказал ни слова. Он молча сидел и ждал, словно какой-нибудь простой проситель. В такой роли ему ещё не приходилось выступать.

Через приёмную пролетел ещё один адъютант. Он мельком кинул взгляд на Константина и юркнул в дверь кабинета.

— Ваше императорское величество, — тихонько сказал он в спину громадной фигуры Николая, читавшего какие-то бумаги, — там, в вашей приёмной, цесаревич Константин...

— Так это о нём мне докладывали?! — изумлённо вскочил Николай.

Дверь из кабинета распахнулась, Николай бросился к Константину, сжал его в объятиях.

— Прости, брат, что заставил тебя ждать, — заговорил он, — не сказали, канальи, что это ты, я подумал, Михаил вернулся, а мне ещё нужно было просмотреть список...

Он словно бы проглотил следующее слово, но Константин понял: список приглашённых на церемонию коронования в самом Успенском соборе. Положив руку ему на плечо, Николай повёл его в свой кабинет, тепло осведомился, как он чувствует себя с дороги, получил ли вовремя приглашение к коронации, а сам быстро успокаивался: приехал без приглашения, пришёл во дворец один, значит, супругу свою оставил дома, что ж, молодец, понял ситуацию отлично...

— Вот погляди, как пойдёт церемония, — с напускным воодушевлением начал он рассказывать Константину о предстоящей коронации. — Ты пойдёшь справа от меня. Да, матушке что-то неможется, пойдём-ка лучше к ней, должно быть, она заждалась тебя.

Константин, сам никогда не умевший искусно притворяться, говоривший всё, что на душе, прямо и открыто, поверил напускной радости Николая, всему, что произносил тот, и мысленно поблагодарил Иоанну за то, что подтолкнула его к поездке на коронацию.