Лашем поднял руку, словно намереваясь ее коснуться. У Маргарет перехватило дыхание.

Но вдруг он как бы рубанул рукой по воздуху.

— Не могу себе и представить какую-нибудь непристойность.

Его голос звучал холодно и твердо, даже жестко, таких интонаций Маргарет от него еще ни разу не слышала. Лашем поклонился и пошел прочь, стук его ботинок о пол грустным эхом разносился по залу. У Маргарет возникло такое ощущение, словно он отвесил ей пощечину.

Она смотрела ему вслед в полной растерянности, ее сердце билось в груди так, словно собиралось выпрыгнуть наружу. Ею попеременно овладевали самые разнообразные чувства — смущение, стыд, злость, гордость, — но над всеми ее эмоциями преобладало тайное желание. Именно оно и стало главной причиной такого эмоционального всплеска.

Если бы он ей не нравился, то она и думать бы о нем забыла. Ушел, ну и пусть, невелика беда. Если бы его внутренние качества ни в чем не уступали его внешности, то разве она была бы сейчас одна в пустом зале, размышляла Маргарет, глядя на знакомые картины, которые видела только вчера.

Впрочем, что тут удивительного — герцог, который вел себя с ней так нетактично и даже грубо, вряд ли скрывал в своей душе какие-то богатства.

После длительного размышления Маргарет пришла к неутешительному выводу — все это пустое, и вообще с ее стороны просто глупо об этом думать. Она решила забыть о герцоге-пирате, тем более что он явно не проявлял к ней никакого интереса.

Лашем почти выбежал из Национальной галереи. Он был взбешен. Это было видно по его стремительной походке. Он был зол на нее, на себя, на все на свете, ему не давали покоя два вопроса: каков он на самом деле и правильно ли он живет.

Ему раньше и в голову не приходило совершить какой-нибудь неправильный или неприличный поступок. Сказывалось воспитание, но он не винил родителей, которые воспитывали его так, как считали нужным. К несчастью, они оба слишком рано умерли, и весь груз ответственности лег на его еще не окрепшие плечи.

Но дело было не только в этом. Дело было в нем самом. Кто же все-таки он, как он стал тем, каким был сейчас.

Лашем на ходу кивнул нескольким знакомым, которые остановились, чтобы поздороваться с ним, и быстро забрался в свою карету.

Упав на сиденье, герцог, не дожидаясь помощи грума, захлопнул за собой двери и, стиснув зубы, замер, борясь с ощущением, что его одобрительно похлопал по плечу какой-то очень неприятный тип.

Но ведь рядом с ним никого не было! Он был в карете один. Только что он оттолкнул от себя Маргарет. Скорее всего, после того, что случилось, она перестанет с ним разговаривать, и все из-за того, что у него не хватило терпения хотя бы попытаться понять ее точку зрения. Разве нельзя иногда вести себя чуть иначе, чем он привык? А ведь она намекала ему на такую возможность.

Карета тронулась и поехала в сторону его особняка — не дома, а именно особняка. Лашема снова охватили злость, досада и растерянность. В отчаянии он принялся стучать кулаком по двери кареты до тех пор, пока не разбил в кровь костяшки пальцев.

— Если позволите, ваша светлость. — Камердинер смахнул с его плеча невидимую пылинку и отступил на шаг назад, любуясь плодами своего труда. — Позвольте заметить, ваша светлость, вы выглядите превосходно. Я бы сказал — идеально для предстоящего вечера.

Превосходно. Идеально. Попросту никак, то есть скучно и неинтересно.

После того как Лашем сбежал из Национальной галереи, он несколько часов пытался найти успокоение в делах по управлению его огромными герцогскими владениями. Затем обсуждал с поваром детали праздничного обеда, который он давал членам палаты лордов в честь принятия какого-то закона. Отдыхая, попил в одиночестве чай в библиотеке наедине со своими книгами и мыслями.

Скучно и неинтересно. Он даже одевался так, как принято — прилично и величественно, но он не обольщался на свой счет, от его облика так и веяло скукой.

Разве нельзя было вести себя свободнее, найти занятия хотя бы чуть-чуть поинтереснее? При этом он, конечно, не собирался пренебрегать своими обязанностями, но ведь об этом же Маргарет и говорила ему?

Нет, ему было как-то неудобно и неловко идти на сближение с ней, особенно сейчас, когда он так откровенно сказал ей о том, что с ней не согласен.

Лашем хотел попросить у нее извинения, но не знал, как лучше это сделать. Как-то не хотелось признаваться в том, что он был не совсем прав, да, он был скорее не прав, чем прав. Лашем даже улыбнулся про себя, заметив легкую иронию в своей формулировке: он теперь ясно видел оттенки серого в своей неправоте. Кроме того, он сомневался, что сумеет объясниться должным образом, так, чтобы его положение не стало еще хуже.

Особенно если учесть ее искусство владения словом. Она ведь была автором нескольких романов, причем очень популярных романов. До их личной встречи он читал кое-что из ее сочинений, причем ее художественный вымысел помогал ему временно отвлечься от повседневных забот и тревог.

Что можно было ей сказать такого, как ей объяснить?.. Лашем задумался. Искусство слова, литература были ее стихией, в которой она чувствовала себя как рыба в воде.

Как он ни старался, он никак не мог подобрать нужных слов. Ничего у него не выходило.

— Добрый вечер, ваша светлость.

— Добрый вечер, милорд. Приятный вечер, вы не находите?

— Очень приятный. Прошу извинить меня, мне не терпится отведать несколько пирожных, изготовленных леди Марчем.

— Конечно, зачем лишать себя такого удовольствия.

Лашем стоял, как обычно, чуть в стороне, с краю бального зала, рассеянно поглядывая поверх голов, не желая ни с кем встречаться взглядом. Впрочем, он всегда был готов ответить на приветствие. К счастью, его находили скучным и нелюдимым, он же, в свою очередь, считал скучными тех, кто его окружал, он был вежлив с ними, и только. В итоге герцога Лашема обходили стороной.

Он не мог избежать выездов в свет. Лашем когда-то к своему ужасу понял, что его приятели лорды готовы поддержать тот или иной законопроект, только если они близко знакомы с тем, кто его продвигал. Но на этот раз был принят закон, и неплохой закон, и Лашем чувствовал, что ему нельзя оставаться дома, да ему и не хотелось выглядеть эгоистом.

Вот поэтому он приехал на вечер ровно на полчаса позже официального начала; обменялся вежливыми фразами с хозяином и хозяйкой, потом отведал довольно слабенького пунша, кивая всем знакомым, кто попадался ему на глаза. Все это заняло всего лишь четверть часа. Для того чтобы не выглядеть грубым и бестактным, ему нужно было пробыть на вечере еще минут двадцать.

— Лаш!

Он круто обернулся, услышав голос Джейми. Разумеется, его друг правдами и неправдами сумел достать приглашение. Ловкость Джейми всегда вызывала удивление — он только что приехал в Лондон, более того, не был знаком с Марчеми, и вот, поди ж ты, он уже был здесь.