Лицо земли изменялось подобно лицу женщины, смывшей белила. Иоокаи, о которых ныне говорили все, явились на поверхность, туда, где все могли видеть их.

И пришли они не для того, чтобы наслаждаться теплым летним солнцем.

Люди, оказавшиеся поблизости от них, дорого расплачивались за встречу. Ранениями, а иногда и жизнью.

И это при том, что царили кругом мирные времена. Редко слышался звон мечей. Войны разгорались лишь на северо-востоке Ниппона, где императорское войско боролось против эбицу, бродячего народа варваров, осмеливающегося противостоять законам императора.

Процветала жизнь, крестьянам ныне жилось не в пример лучше, чем в прошлые времена. Можно вновь было с надеждой глядеть в будущее.

Все были благодарны омиоодши. Мудрым мужам, чьи знания и магия хранили двор императора, незримо оберегали простых людей на полях.

И в это время цветения явилось зло, надвинулось на землю, подобно великану, с убийственной уничтожающей силой.

Власть омиоодши тоже имела свои границы. Еще никто не осмелился подобные слова произносить вслух, но в умах людей уже появились таковые мысли. Долгие месяцы прошли, а ужасу не было завершения.

Да, удалились чрез великолепные городские ворота два придворных мага, и говорили, что в горах севернее Хэйана уничтожили иоокаи они, а где-то на западе – речное чудовище. Но из плоти земной вырастали, словно грибы после дождя, все новые иоокаи. И появлялись жертвы. Старания же магов удержать чудовищ все более напоминали бессмысленные усилия императорских войск победить орды варваров на северо-востоке страны.

Паника травой прорастала в народе.

А потом появились новые вести.

Видели в народе тень.

Человеческую тень цвета черного чая. Она странствовала по земле дорогами потаенными, и видели ее по ночам только или же в сумерках, и появлялась тень лишь там, где затем объявлялись иоокаи.

Был ли человек этот первопричиной ужаса?

Власть имел ли вызывать чудовищ?

Кто-то видел, как укрывала тень в земле новые семена – шары размером с кулак. Другим же довелось наблюдать за тем, как садилась тень в носилки черные, и поднимались от земли они и двигались, да только незаметно было тех, кто нес бы их.

Оставляла тень стихи после себя, пять строк того же рода искусства стихосложения, что принято было и при дворе, нанесенные чернилами на белую бумагу. Крестьяне не могли прочесть их, но один из таковых листков нашел дорогу свою в Хэйан и был там передан чиновникам.

Все во всем, казалось, утратили надежду. Буддистские монахи оповестили, что пришло маппоо, эпоха анти-Будды, время, когда мир постигнет гибель. Жрецы старой же религии, шинтоо, танцевали и пели и предавались излишествам вместо того, чтоб обратиться к богам. А многие из них покинули места священные, разочарованные в богах, ибо те ничем не помогли им.

Крестьяне же просто жили далее, орошая водой поля, собирая урожай, готовя закрома на зиму, хоть и неведомо было, доживут ли они до зимы.

Но потом, казалось, передумали боги губить земли Ниппона. В самую летнюю жару, когда томили людей раскаленные дни и душные ночи, неожиданно объявились те, что показались всем спасительной соломинкой.

Отряды спасителей, что двинулись по земле, не страшась борьбы с иоокаями.

И звали их Сора-но-ме – Око Небес. Были это отряды небольшие из трех-четырех человек, составляли которые смелые мужи и добронравные женщины, юные, ищущие приключений. Каждой группой руководил омиоосей, и даже если был он незрел и не имел опыта, все равно желал судьбу земли взять в свои руки.

Кто вызвал к жизни это движение, никто не знал. Неизвестно было, как звать сего человека и где пребывает он. Знали только, что помощь та исходит не от омиоориоо. Императорский двор же обмирал ныне от ужаса.

Сами омиоосеи звали своего основателя Сумере-иро но каге, тень фиолетового цвета, вероятно, по контрасту с Ка-иро но каге, тенью цвета черного чая. Носил ли человек этот в действительности фиолетовые одежды, было неизвестно. Но бурлил котел слухов. Всему верил народ: и тому, что был сей человек придворным, не сумевшим и далее выносить бездеятельность омиоориоо и взявшим бразды событий в свои руки; и тому, что был он разочаровавшимся воином, собственным господином отринутым, и тому, что он – женщина, потерявшая своего возлюбленного в битве с чудовищем и желающая отомстить… Истории о женщинах, превращающихся в мстительных фурий, были любимы и при дворе, и в народе. Нашлись и те, кто утверждал, что фиолетовая тень сама была иоокаем, воевавшим со своими же товарищами.

Но были и более толковые люди. Люди, говорившие, что основателем Сора-но-ме мог стать только омиоодши. Уж слишком многое говорило за то. Ну хотя бы то, что ему удалось столь быстро призвать учеников магов, юных омиоосеев.

У Сора-но-ме были особые методы борьбы с иоокаями. Методы фиолетовой тени. Слухи неслись о книге тайной и запрещенной, в которой было записано все. Книге, не существовало с которой копий, лишь оригинал, и находился он во владении фиолетовой тени.

– Уж не знаю, надежен ли мост сей, – сказал ученик магов Тацуроо Лао Лианю и девушке Ураре.

Но не было иной возможности пересечь реку. Была она не широка, но протекала чрез узкое ущелье, в которое непросто было сойти и преодолеть реку вплавь.

И попросил Лао Лиань сотворить Тацуроо волшебство, но ответил ученик чародеев что-то непонятное. Знал Лао Лиань уже, что голова Тацуроо набита знаниями, но не в состоянии тот хоть как-то воздействовать с помощью их на мир.

– Как может выглядеть наш враг, Кама-Итачи?[13] – спросила девушка по имени Урара.

– Опасно, – ответствовал ей Тацуроо.

– Тогда я пойду первым, – сказал юный Лао Лиань. Ничего героического не было в том. Просто не хотелось Лао Лианю стоять на берегу. Хотел он есть и отдохнуть в тиши.

Солнце стояло уже в зените, и не было ветра. Трава не трепетала. Канаты моста надежными казались, словно сделаны были они из камня.

«Иди же, – казалось, говорило им чудовище Кама-Итачи. – Иди же спокойно по мосту. Я буду добр. И неминуем. И буду не серпом, а белкой-мечом. Смертоносным».

– Похоже на западню, – проговорил с сомнением Тацуроо.

Лао Лиань охватил руками канаты, служившие перилами моста. Были они чересчур низкими для роста его. Узлы же, на которые приходилось ставить ноги, неведомым для Лао Лианя образом связаны оказались и почудились ему ненадежными.

Но Лао Лиань поставил левую ногу на первый узел, правую же – на второй. Теперь он слышал, что не утих ветер окончательно. Он завывал вдали, возможно, в лесу, по ту сторону селения, куда и направлялись герои. Казалось, валит он молодые деревца и ломает ветви старых.

Лао Лиань оценил расстояние до другого берега. Самое большое, что предстояло пройти ему, так это двадцать кен. Всего лишь сотню узлов. Сколь быстро сменит направление ветер? И почему им предстоит битва с Кама-Итачи? Почему это не серп-черепаха?