которого Бульрих задрожал. Сейчас, в быстро угасающем свете, незачем было доставать бересту, но в любом случае такое заметное место картограф не мог не запомнить.

Вздохнув, Бульрих опустился на ближайший валун. Он страшно устал: колени его дрожали, ноги изнывали от боли сверху донизу. Он нащупал кисет с табаком и сам удивился, что ему захотелось курить. Хотя трубка могла бы и успокоить, кто знает?

Вскоре над квенделем поднялись душистые облака, которые он задумчиво выдувал одно за другим. Пряный аромат рассеялся в прохладном вечернем воздухе. Вдоль расселины на дальней от лесной опушки стороне потянулись вихри. Там, где они спускались вниз, к поднимающимся от земли испарениям примешивались нотки сухих лепестков роз и дикого тимьяна. Завитки мяты и розмарина, проникая через тощие стебли, касались поверхности камней, а некоторые из них, полные невинной нежности, уплывали в бездну и, минуя корневища и голые камни, терялись в глубине.

Сидя на валуне посреди поляны, Бульрих в последний раз затянулся остывающей трубкой. Пора было собраться с оставшимися силами, чтобы навсегда покинуть Сумрачный лес. С трубкой в руке квендель заторопился вдоль трещины. Потом повернул направо, раздумывая, стоит ли переходить на другую сторону в узком месте или нет. По большому счету, это было неважно. Ему вдруг пришло в голову, что Уилфрид фон ден Штайнен знает звезды и умеет определять направление по ночному небу.

Бульрих не мог вспомнить, где взошла вечерняя звезда: на западе, где яркая точка горела над верхушками хвойных деревьев, или это совсем другая звезда? Может быть, вон та, лучистая звезда справа? Точно он не знал, и ему пришлось положиться на удачу, хотя он не был уверен, что она, и так донельзя снисходительная, улыбнется ему еще раз.

Приближаясь к особенно широкому участку расселины, Бульрих вдруг заметил в воздухе перед собой мерцание и тут же остановился. Он протер глаза и снова открыл их. Несомненно, над пропастью что-то сверкало. Воздух там не был прозрачным, словно на том месте рассыпали мельчайшую светлую пудру. Мягко, волнообразно покачиваясь, необъяснимая пелена начала расползаться над трещиной.

Странное это сияние не могли испускать обычные светлячки или другие насекомые, ведь тогда их потребовались бы мириады, чтобы светить столь ярко. Квендель с трепетом спрятался за очередной каменной глыбой.

Воздух продолжал мерцать и переливаться, но сквозь него по-прежнему проглядывали темные очертания леса. Не так ли поднимается с росистых лугов бледный утренний туман, чтобы рассеяться с первыми лучами солнца?

Однако здесь все было по-другому, и Бульрих это понимал, как знал и то, что следует остерегаться всего незнакомого в лесу, который не таит в себе ничего, кроме бед.

Оглянувшись, он увидел, что теперь мерцание хаотично блуждает по всей поляне. Сияющая линия, изломанная то тут, то там, повторяла в воздухе очертания глубокого разлома в земле.

Бульрих не верил своим глазам. Он никогда не видел ничего подобного. Быть может, на самом деле он дома, лежит в теплой постели и ему снится жуткий, но очень увлекательный сон, навеянный слишком большим куском орехового торта на десерт? Происходящее было таким диковинным, что Бульрих почти позабыл о страхе.

Сияющая завеса манила невероятной красотой. Могло ли с ней сравниться прекрасное вечернее светило, уходящее за серую башню? Найдется ли на свете более тонкое плетение, чем паутина этой волшебной дымки?

Неодолимая сила вытолкнула Бульриха из укрытия. Он вышел из-за камня и подошел к краю обрыва так близко, что кончики его пальцев нависли над краем. Крупицы земли осыпались и полетели в пропасть, когда он подался вперед, вытянув перед собой руку.

Он хотел, он должен был прикоснуться к мерцающей дымке. Но чем ближе оказывалась его рука, тем больше съеживался свет неведомого тумана. «Какой упрямый свет, сияет только для себя», – сердито подумал Квендель. Мерцание вдруг показалось ему холодным и голубоватым, а не золотисто-теплым, как совсем недавно.

Наконец, Бульрих дотянулся рукой до завесы. Время остановилось, и мир, каким он его знал, задрожал и затаил дыхание. Ничего вроде бы не изменилось, и в то же время все стало другим, когда маленькая коричневатая рука квенделя прорезала облако света и погрузилась в черноту за завесой. Там было холодно: он будто коснулся гладкой серебряной пластины, или густого ночного воздуха, или ледяной воды, и этот холод скользнул под кожу и пронизал его до самой глубины души.

К чему он тянется, Бульрих сказать не мог, но догадывался, что за призрачной дымкой скрывается отнюдь не Сумрачный лес. Возможно, когда-то давно это нечто поглотило братьев из Звездчатки и Эстигена Трутовика, а теперь сожрет и его самого, картографа из Зеленого Лога, так глупо отправившегося искушать судьбу. Ведь это, безошибочно понял Бульрих, была граница – граница света и тени, что вела к некой тайне, похитрее, чем все чащобы и ловушки, вместе взятые, а сам Сумрачный лес – не что иное, как безмолвный страж этой тайны.

Бульрих отдернул руку и ошеломленно посмотрел на пальцы. Изменений он не заметил, но в темноте толком было не разглядеть. Рука постепенно немела от кончиков пальцев к плечу, голова кружилась. Должно быть, это просто усталость одолела его после невероятных усилий, приложенных ради сегодняшнего величайшего открытия… Или же его уже давно и прочно обхватила странная мерцающая лента? Колени его подкосились, и он забыл обо всем.

– Звентибольд… Зеленый Лог… Гортензия! – услышал он вдруг бессвязные имена, которые сам же и бормотал чужим пустым голосом. – Елки-поганки… Карлман, мой дорогой мальчик… – Последние слова прозвучали едва слышно.

Бульрих упал ничком и лишился чувств. Его левая рука соскользнула через край пропасти и повисла, точно маленькое перышко, в блестящей воздушной мгле. Квендель уже не слышал, как нечто стало приближаться к нему из глубины разлома, как неспешно и вдумчиво, но вместе с тем ловко и неотвратимо ползло оно вперед.

Воистину, ночное небо всего лишь отражает свет солнца, однако Млечный Путь величественно озарил поляну, лиственный мрак и холмы, дремлющие в глубоком покое. Тысячи и тысячи звезд мерцали там, в вышине, далекие и холодные.

Наступила ночь.

Глава третья

Неожиданный визит

Теплынь и тишь; луг словно спит

В лучах полдневного светила,

И отблеск розовый летит

Вокруг надгробий на могилах,

Да разнотравья аромат

Небесный наполняет сад [3].

Теодор Шторм

Шагнув на главную улицу Зеленого Лога, Звентибольд принялся насвистывать бойкую песенку. Он прошел мимо деревенского магазина, перед которым две симпатичные