Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Берни положил на стол похожую на палку штуковину, а держал он ее, обернув краем рубашки.
— Не представляешь, что это такое? Чет нашел.
— Где?
— В канаве за ярмарочной площадью.
— А цирк, случайно, в городе не гастролирует? — спросил Отис. Или что-то в этом роде. У него такая большая борода, что закрывает рот. А я понимаю лучше, когда вижу, как шевелятся губы.
— Да, — кивнул Берни. — Почему ты предположил?
На Отисе не было рубашки, грудь обильно поросла волосом. Волосы на груди и борода соприкасались, образуя нечто вроде большой волосяной путаницы. Но дело не в этом. Дело в том, что у него не было края рубашки, чтобы взяться за неизвестный предмет, и он воспользовался принесенным ветром обрывком бумаги.
— А слоны в этом цирке есть?
— Слушай, Отис, плюнь, не томи — выкладывай, — попросил Берни.
Ага, плюнь! Люди иногда это делают, хотя почему-то только мужчины, а женщины — нет. И при этом, не сочтите за обиду, выглядят совсем не здорово. Я уже приготовился, что сейчас вылетит плевок, но вместо этого Отис взял палку и повернулся к моему напарнику.
— Это анкус, Берни. Его еще называют слоновьим крюком, слоновьим погонялом или бычьим крюком.
Чарли поставил на стол стакан с лимонадом.
— А слонам не больно?
— Боюсь, что больно, — ответил Отис Девейн.
Мы завернули в «Бургер-Хейвен» и наскоро перекусили. А когда оказались дома, я отправился на кухню, лег под стол и вытянул ноги. Внезапно лапы охватила дрожь — это всегда начинается и кончается без моего участия, но мне нравится. Когда дрожь прошла — сама собой, — я закрыл глаза. Сомнений не было: накатило настроение соснуть — так случается всегда после визитов к Генералу Борегарду.
Когда я проснулся, был вечер, а может, ночь. В темном доме царила тишина. В каньоне пронзительно кричали койоты. Я потрусил к задней двери, в голове зрела мысль выйти во дворик, проверить ворота и, не исключено, даже перепрыгнуть, что я потихоньку от Берни уже проделывал не раз. Но задняя дверь оказалась заперта.
Я вернулся в коридор и задержался у двери Чарли. Он спал беспокойно, вертелся в постели, что-то даже бормотал, только я не разобрал слов. Я застыл и не двигался, пока он не успокоился и дыхание не стало едва слышным и равномерным. Крики койотов стихли, но мои уши почему-то по-прежнему стояли торчком и я настороженно прислушивался. У вас бывало ощущение, будто что-то происходит? У меня оно возникло, но ничего не происходило и не случалось. Я вошел в спальню Берни и остановился у кровати. Он спокойно спал, лунный свет падал на его лицо, и оно от этого казалось каменным. От этого каменного вида мне стало тревожно, а я и без того чувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому вскочил на кровать и улегся рядом с напарником.
— Спи, старина, уже поздно, — медленно проговорил он сонным, неразборчивым голосом.
Я закрыл глаза, но сон не шел. Время бежало, я встал, направился в переднюю и примостился на полу, привалившись спиной к двери. У меня возникло ощущение, что ночь просачивалась в щель под створкой. До меня долетел запах цветов, особенно тех больших, желтых, что росли в саду старика Гейдриха. Наконец я уснул.
— Папа, — спросил на следующее утро Чарли, — мы сегодня поедем искать Пинат?
— Нельзя, — ответил Берни.
— Почему?
— Нет статуса в этом деле.
— Что такое «статус»?
— Основание, почему мы можем вести расследование.
— Разве ты не беспокоишься о Пинат?
— Беспокоюсь.
— Это и есть основание.
Берни потрепал сына по волосам. Чарли отдернул голову, словно на что-то сердился. Отец отнял руку.
— Мы не то что полиция, — объяснил он. — Полицейские занимаются любыми преступлениями — это их работа. Наше детективное агентство частное. Мы не имеем права вести расследование, если у нас нет клиента.
И правильно: если нет клиента, кто выпишет чек?
— А полковник Драммонд может быть нашим клиентом?
— Да. Только пока незаметно, чтобы он ломился в нашу дверь.
Пусть только попробует — он или кто-нибудь другой, — и будет иметь дело со мной.
Чарли посмотрел на стол. Рука Берни дрогнула. Я подумал было, не собирается ли он снова потрепать сына по волосам, хотя они у Чарли и так изрядно растрепаны — торчат во все стороны, — но рука Берни замерла. Э, да волосы у парня почти такие же, как у Берни, только посветлее.
— Хочешь, я тебе покажу, как менять масло в «порше»? — предложил мой напарник.
Я сразу догадался, почему он это сказал: вспомнил, что случилось, когда Берни в прошлый раз занимался заменой масла. Не всякая женщина повела бы себя так терпеливо, как Сьюзи, после того, что произошло с ее платьем. Сьюзи — душка, всегда возит с собой угощение. Значит, она приедет и сегодня? Я прислушивался, не звенит ли вдалеке мотор «жучка»-«фольксвагена», но ничего не мог различить.
Вскоре мы уже были в гараже — Берни и Чарли в старой одежде, я в коричневом ошейнике. Черный у меня парадный, например на тот случай, если нужно идти в суд. Был случай, когда я служил основной уликой. Судья подозвал меня, усадил рядом и ласково потрепал, давая понять, что ему нравлюсь я и мне подобные. По мне, так судьи — хорошие ребята. А преступник, которого мы в тот раз засадили, мотает срок в северном штате и ходит в оранжевой робе.
— Прежде всего, — наставлял Берни, забираясь под машину, — занимайся этим только тогда, когда мотор холодный. Затем найди масляный картер и сливную пробку…
— А если не менять масло?
— Оно станет грязным. — Из-под машины послышалось ворчание. Я немного отступил. — В двигателе много трущихся деталей, и если масло грязное, они могут заедать… — Берни вскрикнул, но не от боли — от боли он не кричит. Брызги на меня не попали — это хорошо, потому что если масло оказывается на шкуре, запах остается неделями, месяцами, а то и дольше.
После того как Берни и Чарли приняли душ, мы немного перекусили в патио: небо светилось голубизной, было не жарко, дул приятный ветерок, они ели сандвичи с тунцом, а мне досталось угощение от «Милк-боун».
— Когда мы будем снова это делать? — спросил Чарли.
— Через пять тысяч миль.
— Это далеко?
— Отсюда до Нью-Йорка и обратно.
— Нью-Йорк — то место, куда мама поехала на выходные.
— Вот как?
— С Малькольмом.
— Ммм…
— Папа, ты бывал в Нью-Йорке?
— Один раз.
— И как там?
— Не помню. Ездил в увольнительную.
Чарли кивнул, словно это ему что-то сказало, а я ничего не понял.