– Вот и хорошо, что журналисты придут! – кричала она, произнося слова с едва уловимым кавказским акцентом. – Пусть идут. А мы им расскажем, каким гонениям чеченцы подвергаются в Москве. Тут вам не Грозный. Тут вам не удастся скрыть факты издевательства над нами!

Остальные тут же забыли о Гойде и повернулись к Гурову. Они кричали о нарушении прав человека, о притеснениях, милицейском и бандитском произволе и бог весть еще о чем. Впрочем, из-за того, что все говорили одновременно, разобрать, о чем именно идет речь, было совершенно невозможно. Несколько секунд Гуров слушал их с абсолютно спокойным выражением на лице, а затем холодно проговорил:

– Хорошо. Можете идти пообщаться с журналистами. Но я хочу вам напомнить, что для подачи заявления в милицию на возбуждение уголовного дела вам необходимо явиться в участок. Я хотел пойти вам навстречу и поговорить с вами там, где для вас будет удобнее. Но если вы настаиваете на обратном, то можем сейчас проехать в ближайшее отделение милиции, где я и мой коллега примем от вас любые жалобы и заявления.

После этих слов гомон среди чеченцев утих. Женщины еще попытались что-то сказать мужчинам на родном языке, но те довольно резко оборвали их. А затем, обменявшись между собой короткими фразами, вновь посмотрели на Гурова.

– А ты кто такой будешь? – довольно развязно поинтересовался один из мужчин – невысокий, но крепкий мужчина в черном пиджаке и белоснежной рубашке.

– Не «ты», а «вы», – ничуть не меняя своих интонаций, ответил сыщик и показал мужчине удостоверение. – Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров. А вас как зовут? И какое отношение вы имеете к происшедшему здесь взрыву?

– Я хозяин машины, – мужчина в черном костюме поднял вверх правую руку с оттопыренным указательным пальцем. – Я Алиев. Аслан Салманович.

– Приятно познакомиться, – так же холодно кивнул головой сыщик. – Так что, Аслан Салманович? Пройдем в дом и поговорим или поедем в участок?

– Ты меня участком не пугай, начальник. Мне участков бояться нечего! – продолжая «тыкать», ответил Алиев, хотя тон его стал немного мягче. – А поговорить действительно у меня удобнее будет, – чеченец обернулся к своим, что-то резко проговорил на родном языке, а затем вновь посмотрел на Гурова. – Это ты тот спец из главка, которого ко мне прислать обещали?

Сыщик не ответил. Несколько секунд он пристально смотрел в лицо Алиева, пытаясь сдержать нараставший в груди гнев. Гуров много лет работал в милиции и повидал всякое. Его и ненавидели, и презирали, и обвиняли во всех смертных грехах, и боготворили. Но сталкиваться с тем, чтобы потерпевший обращался с милиционером, прибывшим защитить его от посягательств преступников, как с собственной «шестеркой», с рабом, Гурову еще не приходилось.

Сыщик досчитал в уме до десяти, стараясь сдержать готовые вырваться наружу обидные и резкие слова, а затем покачал головой. Алиев удивленно уставился на него.

– Вот уж не знаю, кого вам обещали прислать из главка, – с расстановкой проговорил сыщик. – Но я вижу, что в неформальной обстановке разговора у нас не получится, – Гуров повернулся в сторону Крячко, все еще копошившегося около изуродованного «Мерседеса», и громко крикнул: – Стас, будь добр, пришли сюда участкового. Пусть он примет заявление у господина Алиева. И напомни, чтобы не забыл вручить повестки на завтра всем без исключения. И потерпевшим, и очевидцам. А мы уходим отсюда. Нам здесь делать больше нечего!

Услышав это, Гойда коротко вздохнул, собираясь что-то сказать, но передумал. Следователь лишь покачал головой и развел руками. Он прекрасно понимал, что переубеждать Гурова бесполезно. Если этот человек что-то вбил себе в голову, то уже ничто его не остановит. А Гойда, в отличие от сыщика, не мог себе этого позволить.

Станислав, не присутствовавший при разговоре между Гуровым и Алиевым, удивился решению своего друга даже больше, чем прокурорский следователь. Но Крячко уже давно привык к тому, что Гуров молниеносно может поменять собственное же решение, следуя каким-то своим, никому не ведомым планам и тактическим ходам. Поэтому Станислав лишь коротко кивнул головой и направился к участковому, беседовавшему с милиционерами оцепления.

А в стане Алиева все были просто ошарашены таким поворотом событий. На несколько секунд они застыли, как персонажи гоголевского «Ревизора», а затем бизнесмен с неприкрытой ненавистью спросил:

– Эй, полковник, а работу потерять не боишься?

Гуров, уже развернувшийся и направившийся в сторону милицейского кордона, замер. Он покачал головой, а затем вернулся обратно к Алиеву и, подойдя вплотную, тихо, но четко произнес:

– Мне плевать, кто ты такой, потерпевший или преступник. Да будь ты хоть паша турецкий или сам пророк Магомет, но разговаривать со мной таким тоном ни один гад не будет, – сыщик на секунду замолчал, словно давая возможность Алиеву переварить услышанное. – Ну а насчет работы, плевать, – продолжил он. – Если когда-нибудь из-за такого дерьма, как ты, меня могут уволить из ментовки, то я с превеликим удовольствием тут же брошу удостоверение на стол. И еще спасибо тебе скажу за то, что помог избавиться от общения с разной мерзостью. Понял меня?

Акустика в этом московском дворе, как, впрочем, и во многих других, была хорошая. А в вечерней тишине, да тем более когда свита Алиева перестала орать во всю глотку, тихо произнесенную короткую речь Гурова услышали все. За исключением милиционеров оцепления, около которых не умолкали газетчики.

Во дворе дома на Донской все замерли, напряженно и заинтересованно ожидая ответа Алиева. Бизнесмен, крайне удивленный такой выходкой Гурова, растерянно посмотрел по сторонам, словно ища поддержки хоть у кого-нибудь. А затем над его надменностью все же возобладал здравый смысл.

– Э-э, зачем горячиться, гражданин начальник! – широко развел руки бизнесмен, стараясь изобразить на лице широкую улыбку. – Я немножко понервничал, вы чуть-чуть устали. Давайте забудем этот маленький инцидент и пройдем ко мне домой.

Гуров действительно был страшно зол на Алиева, а не строил никаких тактических планов, как это предполагал Станислав. В ту секунду, когда бизнесмен поинтересовался у него, не боится ли сыщик потерять работу, Гуров был уверен в том, что пошлет подальше и Орлова, и любого другого начальника, но следствие по делу Алиева вести не будет. Но теперь передумал. И главным образом потому, что собственный поступок показался ему малодушным.

Отказ от дела именно сейчас был похож на трусость. И ограбили бизнесмена таким способом, в котором сыщик практически ничего не понимал, и сам Алиев оказался очень трудным человеком, привыкшим повелевать и ждать от всех остальных поклонения.

Сбежать от этих проблем было бы просто. Но вот беда – Гуров никогда и ни от кого не бегал. Будь то бандиты, заносчивые потерпевшие или неудачное стечение обстоятельств. У сыщика была гордость. Профессиональная гордость! И она требовала довести начатое расследование до конца.

Еще до того, как Алиев успел захлопнуть открытый от удивления рот и произнести хотя бы одно слово, Гуров решил, что ни за что не откажется от работы по ограблению бизнесмена и взрыву его машины. Но для начала следовало поставить Алиева на место. И это Гурову блестяще удалось. Бизнесмен капитулировал!