Венцеслав: Ничего не понимаю, старина! Да успокойся ты, ради бога! Ты меня пугаешь! В конце концов, можно же и развестись. Такое тоже случается.

Фридрих: Развестись? Да Корнелиус меня убьет! И потом, я люблю ее, люблю Анаэ, мою Нане! Нет! Зачем мне разводиться?

Венцеслав: Тогда объяснись нормально! С меня, знаешь ли, уже хватит! Ты вызываешь меня сюда, говоришь, что это срочно, а когда я приезжаю, изливаешь на меня весь этот бред! Ну что, что? Хватит! Ты трус, ладно, но, как видно, еще и сумасшедший!

Фридрих: Да нет же, нет! Я не сумасшедший! Давай садись-ка сюда, а я лягу. Представь себе: Анаэ, моей жене, сорок пять или сорок восемь лет, я точно не знаю, она кокетничает, говорит то так, то этак…

Венцеслав (игриво): Ах вот как?

Фридрих (твердо): Да! Когда я женился на ней, она тем не менее была девственницей.

Венцеслав (машинально): Тем не менее?

Фридрих: Несмотря на свои сорок пять или сорок восемь лет!

Венцеслав (присвистнув): Ишь ты! Да уж, значит, и такое еще случается.

Фридрих: Да, случается, и даже случилось со мной! Итак, Анаэ была девственницей и ничего не знала о любви, о своем теле, о своем темпераменте, о мужчинах — ничего!

Венцеслав (зачарованно): Ясно! Ясно!

Фридрих: Нет, не ясно! Ничего тебе не ясно! Ладно… Целыми днями она скакала верхом, охотилась, играла с этим кретином пастором (между нами, тот еще вор). И ничего не знала о… Девственница, одним словом!

Венцеслав: Ну да, ты уже говорил! Хорошо. Я понял.

Фридрих (доверительно): Ну, теперь она уже, конечно, другая!

Венцеслав: Еще бы! Надеюсь!

Фридрих: Это еще ладно!

Венцеслав: Ну да, это еще ладно! Ну и как она отнеслась к этому?

Фридрих (мрачно): Хорошо!

Венцеслав: Браво, дружище! Похоже, чем позже…

Фридрих (перебивает его): Очень хорошо! Она отнеслась к этому очень даже хорошо!

Венцеслав: Ну так тем лучше! Поздравляю! А что…

Фридрих (снова перебивает): Она отнеслась к этому прекрасно! Она так хорошо отнеслась к этому, что теперь только об этом и думает!

Венцеслав (игриво): О-о-о-о-о!

Фридрих: Послушай, не смейся. Она перестала отличать одну лошадь от другой! Ей все равно, на какой кляче скакать! И на прогулке она не выискивает больше взглядом кабанов, ланей или волков…

Венцеслав (показывая на стены): Ну, возможно, она считает, что у нее уже есть все, что нужно! Зачем тебе надо, чтобы она носилась за новыми образчиками местной фауны?..

Фридрих (переходя на крик): Но раньше она только этим и жила! ТОЛЬКО ЭТИМ! Ее люди перестали ее узнавать! Доезжачие на грани депрессии!

Венцеслав (рассудительно): Потому что теперь она живет только тобой! Разве это не чудесно? Тебе-то она хоть чуть-чуть нравится? Ты мне говорил как-то… что в этом смысле кто, когда, какая юбка — для тебя не имеет значения…

Фридрих: Да, конечно. Она недурна собой, от нее пахнет травой… но мне не о чем жалеть в этом смысле, мне не надо наверстывать тридцать упущенных лет, прожитых в чистоте и непорочности, понимаешь?

Венцеслав (разражаясь безумным хохотом): Да уж, правда! Ты и непорочность… Наш полковой жеребец! А теперь ты выбиваешься из сил! Интересная у тебя жизнь, Фридрих! (Смеется.)

Фридрих: Смейся, смейся…

Венцеслав: А что, слабая женщина и бравый улан! Только не говори…

Открывается дверь, и входит растрепанная и раскрасневшаяся Анаэ.

Анаэ: Дьявольщина! Фридрих, я сломала стремя, пришлось вернуться! Ах, сударь! Вы, должно быть, Венцеслав, друг моего супруга?

Венцеслав в крайнем изумлении целует ей руку.

Прошу прощения за такой прием, но мне надо ехать. Я поднялась лишь затем, чтобы поцеловать моего птенчика! Как вы его находите? Правда бледненький? Ты съел свой гоголь-моголь? А я, пожалуй, выпью капельку греффа! (Хватает бутылку, подносит ее к губам и, запрокинув голову, делает три-четыре глотка не моргнув глазом.) Хорошо согревает! Надеюсь, Фридрих угостил вас! Мой птенчик! (Бросается к шезлонгу Фридриха и страстно целует его в губы.)

Венцеслав тем временем в смущении отводит взгляд, потом снова смотрит на целующихся, потом снова отводит глаза, снова смотрит. Наконец он покашливает.

Анаэ (улыбаясь): Ах, простите, я совсем забыла о вас! Любовь! Ах, любовь! Вы женаты, господин фон Лютцен? Нет? Мне жаль вас! (Снова делает глоток из бутылки.)

Венцеслав (зачарованно): Я… Нет, я не женат, сударыня… Но… тем не менее мне известно — конечно, как холостяку — кое-что… Прелести любви…

Анаэ: Вот как? Это, должно быть, вовсе не плохо для человека спокойного и одинокого — такая постоянная возможность выбирать!.. Столько людей на планете… Какой выбор! Какое богатство! Фридрих, может быть, сходим вместе выбрать комнату для твоего друга, чтобы устроить его поудобнее? А Венцеслав пока спокойно отдохнет здесь вместе с греффом?

Фридрих смотрит на нее остановившимся взглядом, затем падает в кресло.

Боже мой! Боже мой! Он без чувств! Помогите!

Венцеслав бросается к ней и приподнимает Фридриха.

Венцеслав: Бедняга!

Анаэ: Я провожу его в спальню и уложу в постель. Я тотчас вернусь, господин фон Лютцен, подождите меня, мне надо с вами переговорить. Прошу прощения… Прошу прощения…

Она уходит. Венцеслав, оставшись один, ходит взад-вперед по гостиной, время от времени выпивая стаканчик греффа. Он строит гримасы чучелам, среди которых есть новая огромная кабанья голова, под которой, прямо над камином, прибита табличка.

Венцеслав (останавливается и читает вслух): «Семнадцатого ноября тысяча восемьсот девяносто седьмого года Фридрих фон Комбург встал безоружный между мной и своей будущей женой Анаэ, в ту пору фон Вормус»[3]. (Отступает на шаг, вставляет в глаз монокль, затем вынимает, протирает, снова вставляет и читает.) «Фридрих фон Комбург… фон Вормус». Ну и ну! Что он такое мог придумать, этот болван?

Венцеслав смеется, пожимает плечами, дергает за усы медвежью голову, насвистывает, не замечая вошедшую Анаэ. Та стоит на пороге, наблюдая за ним, затем свистит. Венцеслав вздрагивает от неожиданности.