Венцеслав (лукаво): Население?.. Ну, мужское население, думаю, тысяч пятьсот душ, что-то около того…

Анаэ (устремив пылающий взор вдаль): Пятьсот тысяч! (Повторяет.) Пятьсот тысяч!..

Занавес.

Антракт.

Вена, 19** год. Гостиная, примыкающая к бальному залу, где Анаэ принимает узкий круг близких друзей. Обстановка представляет собой причудливую смесь атласа и дорогой красивой мебели, среди которой выделяются рояль и оленья голова, висящая на стене рядом с головой единорога. Все это выглядит странновато, но не безобразно.

Вечер бала. На стенах горят канделябры, доносятся звуки приготовления к ужину, звон посуды. В кресле сидит Адель в вечернем туалете. Тут же Корнелиус во фраке. Они ждут. Адель приняла возвышенный вид (очень возвышенный), в руке у нее веер, которым она обмахивается то медленно и томно, то с совершенно устрашающей скоростью, словно это не веер, а автомобильный стеклоочиститель. Корнелиус с довольным, слегка ехидным видом ходит взад-вперед по комнате, разглядывая все словно в первый раз.

Корнелиус (потряхивая подхватом портьеры): Да уж, они не поскупились — моя сестрица и ее муженек! Дворец просто великолепен, и бал, по всему видать, будет под стать! Сюда съедется вся Вена, ты знаешь? Прекрасный способ сразу войти в общество — закатить такой бал!

Адель (нервно обмахиваясь веером): Это третий! Они устраивают уже третий бал!

Корнелиус: Третий? Не может быть! Когда же они успели?

Адель: Два вы пропустили с вашей охотой.

Корнелиус: Честное слово, жаль, потому как выглядит это многообещающе! К тому же наши голубки, похоже, совершенно счастливы, даже странно, ну, в общем… все хорошо! Ты не находишь, что эта картина просто восхитительна? Нет, посмотри, вот эта, левее…

Адель, с гневно поднятой головой, быстро обмахивается, не отвечая ни слова.

Нет? Жаль. Я голоден как волк, а ты? Надо было перекусить фазаньим паштетом, прежде чем ехать сюда.

Адель (обмахиваясь со скоростью двести километров в час): Я прошу прекратить ваши грубости, Корнелиус фон Бельдт!

Корнелиус: Какие грубости? Голод — это грубость? Или вы имеете в виду фазаний паштет? Ну, это уже немного чересчур!

Адель (леденея от ярости): Чересчур… Чересчур — это что вы говорите мне «ты», Корнелиус! Вы даже не замечаете, но, вернувшись с охоты, вы «тыкаете» мне на каждом шагу.

Корнелиус (удивленно): Что ты говоришь? Правда?

Адель: Да! Вы мне «тыкаете»!

Корнелиус (неосознанно): О, прошу прощения! Прошу прощения! Это по привычке…

Адель: Ах по привычке? Конечно — по привычке! Привычка! Привычка к чему? К кому привычка? Во всяком случае, не ко мне! Да будет вам известно, что мы с вами обращаемся друг к другу на «вы» уже двенадцать лет.

Корнелиус (с досадой): Вот именно, Адель! Двенадцать лет! Черт… Двенадцать лет! Это была борьба! Борьба с привычкой! Долой эту декадентскую привычку! Я действительно устал, Адель, я в отчаянии от того, что мне приходится говорить вам «вы». Правда, поневоле. Женаты мы все же или нет?

Адель: Действительно, Корнелиус, мы все же женаты, уже двенадцать лет, и я спрашиваю себя, не эта ли привычка так утомила вас, не она ли приводит вас в такое отчаяние, что вы, прихватив совершенно ненужные вам ружье и собаку, бросаетесь не в леса, а в объятия другой женщины, которая, не колеблясь, говорит вам «ты»!

Корнелиус: Черт побери! Что вы еще напридумываете?

Адель: Дайте мне договорить, Корнелиус фон Бельдт! Что вы меня безбожно обманываете, что своими грязными сапогами вы растоптали белоснежный флердоранж нашей свадьбы, что выставили меня на посмешище всему городу — все это я вынесу до конца, до вашего освобождения, но до тех пор попрошу не приносить в мой дом грубых привычек, вульгарных манер и непристойностей, которых вы набираетесь у вашей любовницы! Ваша сестра — вот кто оценит ваши гнусности…

Корнелиус: Замолчите! Не стоит употреблять слов, природы и значения которых вы не знаете!

Адель: Зато она прекрасно знает деревенские нравы и их природу, друг мой. Уж ваша сестрица церемоний не разводит, куда там! Она отдается прямо в карете и не гнушается даже кучером, если его хозяин запаздывает.

Корнелиус (раздосадованный): Вы преувеличиваете! Преувеличиваете! Анаэ никогда не гордилась нашим родом, что я могу поделать? В конце концов, я ей не муж, а всего лишь брат, и мне нечего ей сказать!

Адель: И слава богу! Потому что, если бы вам вздумалось убивать всех любовников вашей сестрицы, как вы когда-то убивали тех, кого считали моими, вся Вена облачилась бы в траур! Она превратилась бы в город амазонок, где не отыскалось бы и пары мужских сапог! Ах! Какой позор! Какой позор!

Корнелиус: А вам, случайно, не завидно, моя дорогая? Может быть, вы завидуете ее добыче?

Адель: Я? Завидую? Мой дорогой Корнелиус, сцапать у себя в гостиной мужчину, затащить его к себе в постель, сорвать с него там ботинки, гетры и все остальное… силком — вы знаете? — может любая. Мужчины — такие тру́сы! Каждый до ужаса боится показаться наивным простачком или святым Иосифом! Они даже не сопротивляются. Впрочем, как им, бедным, сопротивляться такой необузданной силе, какой обладает ваша сестрица, прелестная Анаэ?

Корнелиус (задумчиво): Да, правда, об этом уже болтают! Но чем все это время занимается наш славный Фридрих? Он что, страдает бессилием? Вы думаете, что он бессилен? О, простите, Адель, вы должны это знать наверняка!

Адель (сухо): Не время сейчас! Не время для этих шуточек! Да будет вам известно, что ваш зять вовсе не бессилен, отнюдь. Ваша сестрица устраивает с ним «потасовки» (как она это называет) по два-три раза в день. И да будет вам известно еще, что он от этого в восторге!

Корнелиус (восхищенно): Ччччерт! Ай да Анаэ! Два-три раза в день! Скажи, пожалуйста, а он и правда отчаянный парень, этот зятек! Ай да Анаэ! Два-три раза в день! Мне, как брату, конечно, трудно судить о… Но что же она тогда?.. Почему?..

Адель: Ваша сестра все время твердит — причем при всех — о лучших годах жизни, которые она потратила впустую, бездумно предаваясь охоте и скачкам, и которые ей теперь хочется наверстать любой ценой! Я говорила вам, Корнелиус, над нами смеется вся Вена, мы опозорены и скоро навлечем на себя гнев императорского двора, попомните мои слова!

Корнелиус: Я поговорю с Анаэ! Где она? Где они оба? Насколько я знаю, хозяева дома должны быть готовы раньше гостей! Или слуги не предупредили их о нашем приезде?