– Это совершеннейшее безобразие! Никакого воспитания! – в дверях вагона возникает Крупская31 с большим чемоданом. – В конце концов, достопочтимый сударь, эти ваши дикарские замашки… Возьмите у меня чемодан! И помогите спуститься. Вам когда-нибудь объясняли как надо вести себя с женщиной?! Тем более, я старше вас.

Сталин нехотя берёт чемодан. И так же, нехотя, помогает Крупской спуститься на перрон.

– Вы, видно, только спустились с гор. Эти патриархальные устои… Я вынуждена буду рассказать Владимиру Ильичу… Неотёсанный мужлан!

И всё время, пока они идут к дверям вокзала, стоят в очереди на контрольно-пропускном пункте, выходят на площадь и садятся в подъехавшую пролётку, из которой выскакивает, встречающий их телохранитель Ленина Эйно32, Крупская ворчит и активно возмущается.

Потом они едут в пролётке. Эйно сидит на облучке рядом с кучером, а Крупская со Сталиным внутри. Эйно прислушивается к ругани Крупской. На его губах гуляет довольная улыбка.

Крупская, Сталин и Эйно входят в дом. Ленин бросается навстречу Крупской, сжимает её в объятиях, целует:

– Надюша, Дорогая! Как же истосковалась душа моя! – жмёт руку Сталину. – Спасибо, дорогой товарищ Джугашвили. Мы поговорим, поговорим… Потом! Потом!

Выпроваживает Сталина и Эйно за дверь.

Сталин и Эйно сидят на скамеечке под деревом. Эйно достаёт свой кисет с самосадом. Хвастается. Даёт понюхать Сталину. Потом набивает трубку и закуривает. Сталину не предлагает. Сталин достаёт свой маленький кисет и набивает свою трубку. Сидят, курят, глядя в разные стороны. Поглядывают на окно, за которым проходит свидание Ленина с женой.

Возле пролётки Сталин и Эйно. У калитки Ленин прощается с Крупской. Обнимает. Подсаживает в пролётку:

– Наденька, Родная. Как я без тебя?! Ты ещё только уезжаешь, а я по тебе уже скучаю. Жду!

Ленин в хорошем настроении. Передаёт Сталину несколько конвертов:

– Дорогой мой Джугашивили! Вот это Иоффе. Это Свердлову. А это Троцкому. Не перепутайте ни в коем случае! Пролётка трогается. Ленин машет рукой.

Камин. Ротшильд33 и Терещенко. Терещенко знакомится с документами.

– Бесценный подарок, Метр! Вы рисковали? Эти бумаги! А потом, вы же не знаете, как я ими распоряжусь.

– Ну, во-первых, Мишель, я твой должник. А во-вторых, обрати внимание на уровень моего обслуживания. Кожаная папка «от Тиффани»! И бонус – два свинцовых клише высоко качества контракта с подписью фигуранта, – он весело показывает папку и свинцовые листы клише. – Можно сразу ставить в набор газетного листа. Такого качества клише тебе в России не сделать. Ну и, в-третьих, чем хуже, тем лучше для основных игроков в этом безумном всемирном казино.

– Почему смеёмся, Эдуард?! – вчитывается в текст Терещенко. – Ведь это страшно своей очевидностью.

– Я смеюсь по другому поводу. Дело в том, что ты держишь в руках оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.

– И вы думаете, что никто не заметит пропажи?

– Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки – копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.

Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор тех лет. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить плёнку.

– А я освоил новую специальность! – хвастается Эдуард. – И если меня мой клан Ротшильдов выгонит из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей войны.

На экране бегут солдаты, летят самолёты, плывут корабли.

– Но неужели вам не отвратно?! – Терещенко трясёт бумагами. – Это предательство Родины!

Эдуард смотрит на него. Терпеливо достаёт из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию. Потом вынимает из ящика стола брусок золота:

– Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это нет. Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне – любовь к Франции…

– Может всё дело в Парвусе, который Гельфанд?

– Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костёр. Первыми гибнут именно они. Смотри, это испытания нового танка!

Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране огромная махина. Башни, пушки.

На экране один из первых в кинооператорских изысков: ракурс снизу – огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.

Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом:

– А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чёртовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Б-гу, ты выходишь хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без твоего, но взорвётся. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Я выдерну за три дня оттуда всю твою маму, сестру. Слышишь, как счастливо хохочет наверху твоя Марго…

– Это дело чести, Метр. Моей чести.

– Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!

По лестнице вниз сбегает сын Ротшильда восьми лет, а за ним хохочущая Марго34.

– У Вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!

– А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернётся. Уже насовсем – предлагает Эдуард.

– Я?! Здесь!? – смеётся Марго. – Вы даже не представляете, Эдуард, какое количество женщин запрыгнет сразу же к нему в постель. В Санкт-Петербурге будет стоять очередь на километр.

Свечи. Шампанское в бокалах. За роялем Инесса Арманд35 играет «Патетическую сонату». Первую часть Grave она играет эротически. И allegro dimolto e con brio (быстро, с большой силой). За её спиной мягко, как кот, прохаживается Ленин. И когда в музыке звучит подъем, Ленин подходит сзади и запускает руки в декольте. Одновременно дует на свечу. Темнота.