– известный актер, играющий в романтических комедиях и транслирующий населению, как важно быть верным мужем…

Решетников взял со стола фотографии других людей и опустил их в шредер, не отрывая глаз от изображения Завадского. Затем взял телефон и набрал Жданова.

– На Раскольникова надо Завадского. И только. Я под него пишу, – заявил он, едва тот ответил на звонок.

– Что? А чего так поздно-то?

Решетников не ответил и повторил:

– Завадского нужно, хорошо? И я бы хотел с ним встретиться, поговорить над образом, как можно быстрее, сделаете?

– Давай утром, хорошо?

– Хорошо, но – чтобы Завадский, – настаивал Решетников.

– Я понял, понял. – Жданов отключился.

Решетников отправил в измельчитель фото Завадского. В этот момент в квартире отключилось электричество – скорее всего, выбило пробки. Листы застряли в шредере. Подсвечивая дорогу телефоном, Решетников вышел в прихожую и подошел к щитку. Действительно, пробки. Переключив тумблер, он вернулся в кабинет, вынул из шкафчика со своими наградами бутылку дорогого коньяка и устроился на диване.

* * *

В этот раз Достоевский был явно не в духе:

– Что ты ходишь ко мне? Напьешься и ко мне, я тебе что, психотерапевт?

– Может, я их убью, сяду в тюрьму, как вы, потом напишу что-нибудь из подполья, а?

– Идиот. Я не за убийство сел.

– Ну вы же тюрьму благодарили. Вдохновение через страдание приходит, так же? – Решетников покачал головой, явно не согласившись. – Моя жена трахается с Завадским, – произнес он после паузы.

– Радуйся, что просто с Завадским. А не с Маяковским или Чеховым.

– И все равно. Мне больно. Я унижен, немного раздавлен.

– Вот и пиши про это, кровью своей пиши, но чтобы весело, как ты умеешь. А теперь иди, спи, а то всю ночь со мной тут просидишь, тебе спать надо и бухать меньше. И берись за работу. Начинай писать. Серьезно.

– Благословили? – спросил Решетников.

– Да хорош уже, меня кто благословлял? Долги брата? Пиши, – ответил Достоевский.

* * *

На следующий день Решетников приехал из офиса пораньше, зная, что Ольга должна уже быть дома. В прихожей стоял чемодан.

– Я дома, ты где? – крикнул он с порога.

– Здесь, – донесся Ольгин голос из спальни.

Жена сидела за монтажным столом. Решетников увидел, что она поставила на паузу видео с Завадским. Петр почувствовал, как болезненно сжалось сердце.

– Ты хотела со мной поговорить.

– Я все время об этом думала, не могла… работать. С этим что-то надо делать, меня трясет.

– Ты о чем?

– Твой сын встречается с учительницей!

Решетников чуть слышно с облегчением перевел дух:

– А, ты про это…

Ольга резко развернулась к нему лицом:

– Ты так реагируешь, как будто это… А это, между прочим, жизнь твоего ребенка, и надо бы посерьезней к этому относиться…

– Да я понял, понял. Конечно, давай решать проблему.

– Я все эти дни не могла ни о чем думать, кроме как о Саше и этой…

– Ну, вы хоть все сняли?

– Да какая разница, ты понимаешь, что у нас большая проблема? Ты с ним говорил?

– Сегодня собирался. Мне тоже нужно время…

– Решетников, тебе все по барабану. Конечно, зачем говорить с сыном, можно просто переброситься шутками и уйти в разные комнаты – отличная семья.

– А что у нас, не отличная семья? – Решетников подошел к жене и встал у нее за спиной.

– Мы должны поговорить с этой училкой. Сегодня же. Сейчас же.

Решетников согласно кивнул и позвонил Красовской, чтобы договориться о встрече.

Анна жила в простенькой, но уютной однушке, заставленной комнатными цветами. К их приходу она купила торт.

– Извините, у меня не убрано, не ждала гостей, – сказала она, пропуская Решетникова с женой в квартиру.

– Мы гости?

Ольга была холодна и строга.

– Съемная квартира? – спросила она, оглядываясь.

– Да.

Красовская проводила их на кухню, где уже был накрыт стол с тортом.

– Ты можешь помягче? – вполголоса обратился к жене Решетников, когда они остались одни.

Ничего не ответив, Ольга взяла в руки рубашку, висевшую на стуле. Она вышла из кухни и обратилась к Анне более мягко:

– Я нашла рубашку Саши. Я заберу, постираю. Не против?

Красовская растерянно кивнула.

– Если есть еще вещи, давайте.

– Нет. Рубашку он забыл, да.

Разглядывая Анну, пока она разливала по чашкам чай, Решетников подумал, что понимает, почему его сын влюбился в нее. Потянувшись за тортом, он поймал укоризненный взгляд жены, но все же взял кусок и начал с аппетитом есть.

– Анна Николаевна, у нас возник конфликт интересов: у вас большая и чистая любовь к Саше, нам же важно будущее нашего сына, – сказала Ольга, положив на стол сцепленные руки.

– Я правильно понимаю, что со мной у Саши будущего нет? – мягко спросила девушка.

– Скажем так, не о таком будущем мы мечтали. Просим понять нас как родителей. Это единственный сын. Мы бы хотели разрешить ситуацию полюбовно.

С минуту все молчали, Решетников наслаждался тортом.

– Давайте поступим так: вы расстаетесь с нашим сыном, и мы все продолжаем жить дальше, – продолжала Ольга.

– Нет, – тихо произнесла Анна. – Ладно я, но вы про Сашу подумали? У него же чувства.

– Совратить мальчика и говорить, что он тебя любит, – вот это педагогика.

– Я никого не совращала.

– Я больше говорить с вами не буду. Если вы не отстанете от него, я вас уничтожу.

Решетников мягко тронул жену за руку и тихо сказал:

– Давайте без угроз.

Ольга отдернула руку.

– А как? Ты же видишь, она не хочет от него отвязываться.

– Да это не я, а он ко мне привязался. Он любит меня. И это надо принять как факт, – заявила Анна, взглянув на Ольгу сверкнувшими глазами.

– А вы просто терпите любовь, да?

– Полтора года он за мной… а вы ничего не видели! Вы совершенно не знаете своего сына, совершенно. Учится хорошо, и ладно. А то, что он едва руки на себя не наложил, вы об этом знаете? Нет. Только я знаю.

– Ну понятно, сейчас вы так все вывернете, что мы вас благодарить начнем и на ремонт класса скинемся, – усмехнулась Ольга.

Решетников спросил:

– Какой вы видите выход из этой ситуации, Анна Николаевна?

– Я бы оставила все как есть. Подождите, не перебивайте. Дайте ему окончить школу, поступить, и, если это просто влюбленность в учительницу, он сам меня оставит. А вы сохраните хорошие отношения с сыном.

– Какое благородство!

– Сейчас он любое вмешательство в его личную жизнь воспримет очень агрессивно, устроит бунт.

– Ничего не устроит, я знаю своего ребенка.

– Родители – это последние люди, которые знают своего ребенка, – ответила Красовская.

В бессильном