Букашка, ползущая по подоконнику, была куда интереснее того, что нудно излагал высокий, худой, злобный старик. Горошина пульсара пронеслась у плеча, подпалив очередную косичку. Мальчик беззвучно застонал.

— Тарик! — обратился наставник к его старшему брату, прилежному ученику, любимцу родителей и преподавателей. Конечно, тот знал ответ на вопрос и, презрительно глянув на Тамерона, в подробностях изложил тему урока. Выражение лица наставника потеплело. Еще бы! Тарик — надежда всего клана Лебериусов, будущий великий маг. Тамерон — недоразумение и ошибка природы.

— Урок окончен, — провозгласил наставник.

Эти слова для Тамерона были самыми лучшими из всех, что учитель произносил за день. Традиционный взаимный поклон, и наставник покинул помещение. Маска почтительности на лице Тарика продержалась недолго.

— Вот старый дурак, — обронил он.

Тамерон промолчал. Ему не было дела до того, что брат считал себя гораздо талантливее наставника на магическом поприще. Только молодость и подчиненное положение не позволяли Тарику вознестись. К тому же, ему хватало ума не показывать свое истинное лицо. Он знал, когда и кому следует поклониться, а кого можно пнуть. Тоже ведь способ возвыситься.

— Если бы только посмел швырнуть в меня пульсаром, от него бы остались одни обгорелые сапоги! — надменно произнес Тарик. — А ты, сопляк, носишь эти дурацкие косички, как девчонка, и терпишь, что над тобой, потомком Лебериусов, издеваются! Скоро он спалит все твои космы.

— Такие косички носят менестрели, — насупившись, сообщил Тамерон.

— Ты не менестрель, а сопливая девчонка! Та-ами-ия, — скорчив рожу, завел Тарик старую песню.

— Не называй меня девчачьим именем! — процедил мальчик, сжимая кулаки.

— И как ты меня остановишь, малявка?

— Я тебя ударю! — угрожающе сказал Тамерон, заставив брата расхохотаться.

— Да ты ко мне даже приблизиться не сможешь, а вот я…

Тамерон едва успел отклониться от летящего прямо в лицо пульсара размером с куриное яйцо. Но косички над правым ухом уберечь не удалось, да и само ухо пострадало. Боль, гнев и крик сплелись в единую волну, которая, обретя неконтролируемую свободу, ударила во все стороны. Тарика дернуло, словно марионетку, и впечатало в стену.

Размазав по щекам слезы, Тамерон с ужасом воззрился на рухнувшее на пол тело. Подбежал к нему, перевернул на спину и в отчаянии уставился на мертвенно-бледное лицо с алой струйкой крови, сбегавшей из носа.

Когда Тарик пришел в себя, то обнаружил рядом плачущего брата.

— Я не хотел, — всхлипывал тот. — Ненавижу магию!

— Ты псих, Тами! Учись контролировать свои силы, — возмутился Тарик, отмахнувшись от попытки помочь ему подняться. — Никому об этом не говори, и я смолчу.

С тех пор он больше не дразнил младшего брата и посматривал на него с опаской. Нет, Тарик не боялся, что Тамерону вздумается повторить опыт, его поразила сила выданной братом эманации. Если этот природный дар отточить, отшлифовать… Более всего удручало, что Тарику не досталось того, чем обладал младший брат и что совершенно не ценил. Втайне он пытался сотворить нечто подобное, но то легкое дуновение, что у него получалось, не шло ни в какое сравнение со взрывом, учиненным Тамероном, который мог бы блистать и, самое ужасное, затмить Тарика.

«Хорошо, что амбиции ему чужды, и становиться магом он не желает, — думал старший из братьев Лебериусов. — Этому парнишке на все плевать, кроме лютни и песен».

* * *

Пасмурным осенним днем Тамерон слонялся по замку. Занятия отменили, Тарик тут же уехал в город, принарядившись. Тамерона же наставник завалил заданиями и велел охране ни под каким предлогом не выпускать из замка нерадивого ученика. Несмотря на скуку смертную, мальчик упорно игнорировал уроки, хотя знал, что ему непременно влетит. Музицировать и слагать баллады в такой мрачный день тоже не получалось. Казалось, вдохновение навсегда оставило его. Тамерон закутался в плед и уселся у бойницы, чтобы погрустить в свое удовольствие, глядя сквозь серую пелену вдаль.

Сумерки уже уступали место ночи, когда под стенами замка появился небольшой отряд. В круге света у ворот Тамерон разглядел отца, наставника и шестерых охранников. Поперек седла Краца — самого главного в секстете — лежало замотанное в плащ тело. Тамерон насторожился. Подкрался ближе, чтобы рассмотреть, что же происходит внизу.

Пленник был жив, но жестоко избит и, судя по одеревенелости тела, находился под воздействием парализующих чар. Его сбросили прямо на камни под ноги скакунам.

— Больше не сбежишь, мразь! — Крац пнул беззащитного человека по ребрам.

Тамерон отшатнулся, а когда выглянул вновь, незнакомца волокли к двери, ведущей в подвалы под северной частью замка. Когда двор обезлюдел, мальчик спустился вниз и, подбежав к окованной металлическими листами двери, дернул за ручку. Но каково же было его удивление, когда в непроглядной темноте узкого коридора он не услышал ни звука удаляющихся шагов, ни малейшего шороха.

Тамерон сотворил маленький пульсар — кое-чему наставник все же сумел его научить, — и тот медленно поплыл в подземные недра замка. Коридор попетлял немного и закончился небольшим помещением, заваленным всяким хламом. Тяжело вздохнув, мальчик вернулся во двор и, поднявшись по лестнице, вошел в северную часть замка, принадлежащую отцу. В западной жили они с Тариком, в южной — мать.

На материнской половине были залы для приемов и целая галерея фамильных портретов. Тамерона всегда бросало в дрожь от суровых лиц, глядевших на него с потрескавшихся полотен. Он так и не удосужился выучить имена и титулы своих предков. Про себя он называл их: Заносчивый, Подозрительный, Суровый, Презрительный, Хищный… Женские портреты украшали стены материнских покоев. Ими Тамерон мог любоваться часами, угадывая в чертах то затаенную грусть, то непомерный груз долга, то отчасти понятную ему горечь. Изображенные на полотнах дамы были строгими, даже чопорными, но мальчику казалось, что стоит только провести по портрету рукой, как ненужные наслоения опадут, и под ними засияют улыбки.

Родители виделись редко. Мама никогда не покидала свои покои, не выходила на прогулки. Однажды, когда старая нянечка задремала, маленький Тамерон выбежал на лестницу. Играя, он старался не очень шуметь, потому что во время бодрствования старушка не отпускала его от себя, не давая вволю побегать. Ей тяжело было уследить за мальчиком, поэтому няня предпочитала держать ребенка в поле зрения, но иногда ее подслеповатые глаза ненадолго закрывались.

Госпожа Лебериус вошла в зал как раз в ту минуту, когда Тамерон, оступившись, балансировал, размахивая руками, на верхней ступеньке спиной к лестнице. Мать бросилась к нему, но у выхода из зала резко остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду, и закричала, как раненый зверь. Тамерон выровнялся, испуганно посмотрел на мать, которая каталась по полу и выла. Кожа на ее лице и руках покраснела, начала пузыриться, местами лопнула, и запахло горелым мясом.