– Ещё неизвестно, у кого призывной, а у кого нет, – огрызнулся доктор.

– Будущее всех рассудит, – предотвратил новую вспышку дискуссии Аполлон. – Я – за буксиром. Арена великолепна, но фокусов не предвидится.

– Подожди, я тоже пойду, – сказал Абрам Моисеевич и вылез из машины вслед за героем.

Лягушки заквакали ещё громче.

Весенние ветерки щедро разносили одуряющие запахи свежей зелени.

Декорация природы была изумительна…

Новая авантюра доктора, споткнувшись на диспуте и на совсем уже некстати сгоревшем сарае, неожиданно нашла поддержку. И именно в массах. На радостях Наум Аркадьевич даже, казалось, помолодел лет на пятьдесят.

– Сбылась мечта идиота! – периодически выкрикивал он реплику известного всем советским гражданам литературного героя и возбуждённо бегал ночами по двум комнатушкам саманухи с ручкой и блокнотом в одной руке и чашкой с кофе в другой.

И писал, и писал тезисы…

Федя и Абрам Моисеевич тоже разгорелись не на шутку. Расположившись в беседке, они, как и эскулап, спали мало. Тем более что, параллельно с идеями и тактическими разработками, из гения так и сыпались литературные перлы.

Возбуждение и напряжение росли в прямом смысле не по дням, а по часам. И если бы не Аполлон, то торжество было бы абсолютным. Герой был единственным из всей компании, кто, вспыхнув, когда дело стояло на нуле, совершенно остыл, когда лёд, казалось бы, тронулся на всю катушку.

И на это были причины.

И весьма веские!

Не без успеха внедряясь в доверие к завкому, Аполлон сравнительно легко и быстро обнаружил, что авторемонтное объединение одновременно является подпольным заводом по сборке и реализации как будто бы подержанных легковых автомобилей. Рабочие работали, перевыполняли план, а тем временем их негрузовая продукция шла… Куда надо было, туда и шла!

Но лица революционеров сияли, и потому герой продолжал помогать друзьям и даже проявлял инициативу, хотя, в основном, уже две недели всё свободное время копался в автосамоделке.

Смысл опять ускользал и дробился на мелкие сиюминутные полезности…

– Оптимизм уходит с годами и лишь к старости возвращается как маразм, – сказал герой и отошёл от автомобиля. – Ошибка Нюмы в том, что не только взаимоотношения двигают экономику, но и экономика формирует взаимоотношения. В нашей системе координат, конечно…

– Не трогай деда. На стариков и младенцев нападать – всё человеческое потерять. Хочешь намордоваться – бей меня! Я идеалист и полный идиот, – отозвался Федя, который сидел за беседочным столом и одной рукой выковыривал столовой ложкой из огромной кастрюли крутую, как пельменное тесто, манную кашу, а другой что-то быстро писал и чёркал в огромной общей тетради.

– Похоже… Очень похоже! Только сначала я врежу себе, – Аполлон сел в гамак и начал тщательно протирать руки ветошью. – Подумай только – физически здоровый энергичный неуродливый мужчина, не бездарный и даже несколько раз дипломированный, вместо того, чтобы услаждаться биополем избранных красавиц, пить вкусное вино, есть изысканную, экологически здоровую пишу, плавать в бассейне или в море, играть в большой теннис или кататься на горных лыжах, и делать, делать деньги, занимается чёрт-те чем в чёрте каком заштатном свинарнике культуры. Ну не противоестественно ли это?

– Ничуть! Диоген вообще за смыслом в бочку полез. – А мы, похоже, в бутылку. Вот закупорят нас и вышвырнут на помойку. Что ты пишешь и пишешь? Пробивать надо. Пробивать!

– Тут уж что-то одно – или пробивать, или писать. И потом, ты же пробовал. И что?

– Твой «Цирк» через три месяца в «Шмеле» напечатают. Да ещё и с твоей фотографией.

– Да ну? Удалось!

Федя изумлённо выпрямился.

– Удалось, и без особой натуги при теперешней моей спортивной злости. Притворился червяком и пролез. В вашей червивой Алма-Ате только нематодам и шиковать!

– Можно подумать, что в Москве или Тбилиси шикуют Дон-Кихоты.

– И то правда. Везде одно и тоже…

– Вот! Только процентные соотношения разные.

– Нюма когда появится?

– К вечеру. Слушай, неужели так и приняли – без поправок? Неужели «одно место» пропустили?

– А как же! Они же сами только его и показывают таким львам, как ты. Я предлагал вместо него «фигу» – не захотели. Это, говорят, не политика. Это можно. Это – то самое! Это самый главный их партийный аргумент, и показывать его не грех, а достоинство и привилегия. А когда я ещё и на их глазах кое-что подрезал, то даже зауважали. Своего брата-борзописца почуяли.

– Как? Я же говорил, что категорически против любых обрезаний. Что дано Богом, то свято! И никаких жертв ему не надо!

– А сознательность?

– Это – да! Но в остальном ты против Бога во мне не особенно поднимайся!

– Ну, брат, если бы я не подрезал, то тогда тебе и твоему голографическому корешу – бесконечное одиночество в полной неизвестности. Скажи спасибо, что главные мысли сохранил, а то эти коновалы подкастрировали бы твой опус по самое «не могу!». А там есть зерно, есть… Открываю дверь, – звяк! Бум! Это редактор полупустую бутыль водки и стакан под стол прячет. Вот, говорю, принёс доброе, умное, вечное! «Не надо!», отвечает, «У нас есть!». И машинально – звяк! Ногой по стакану и бутылке…

– А почему «Цирк»? Чего?..

– Отчего? Почему? Догадайся – почему! Во-первых, потому, что про нас. А во-вторых, я же тебе уже сказал – зерно есть. Да брось ты так волноваться – не роман же взяли, не пьесу! А рассказ этот… «Не реализовал, не использовал шанс – опять рождайся, опять пробивайся. Использовал – тю-тю в надзвёздные края". Готовься! Твой шанс я реализовал на всю катушку!

Аполлон поджал ноги и, качнув гамак, продекламировал:

– Точно!

– Ещё бы!

Аполлон еще раз качнул гамак и встал.

– Я сегодня уже не увижу деда, так ты скажи ему, чтобы он не ругался с начальниками цехов и не предлагал им добровольно уступить на время своё место выборным кадрам. У них реальный план и какой ни есть, но профессионализм, а у него пока только благие пожелания. Да что ты тут пишешь?

– Письмо. В редакцию.

– В какую редакцию?

– В "Крокодил"!

– Так я же всё взял на себя! Ты мой хлеб не отбирай! Ну-ка, ну-ка – что там?.. «…Уважаемый смертный член Союза писателей или журналистов! А может, художников! А может быть, композиторов или ещё чего подобного. Смешно и грустно мне, бессмертному не члену любых Союзов, лицезреть ваши титанические потуги во имя жалкой гонорарной косточки с барского стола лауреатов, кандидатов и прочих титулированных ренегатов. Но бог с вами и вашей параноической убежденностью, что вы на своём месте под луной! Живите на радость вашим близким, знакомым, друзьям и врагам, ведь вам так мало отпущено – только сегодня и только сейчас. «Умрёшь – похоронят. Как не жил на свете! Умрёшь – и не встанешь к веселью друзей!». Это про вас сказано, про вас! Вы не обиделись? Ну и чудненько! Ваша параноическая убежденность, как всегда, непоколебима. А вот я обиделся. И вообще, у нас, бессмертных, очень развито чувство своей незавершённости, склонности к сомнениям, неуверенности в себе, самокритичности, и прочее, и прочее… Может быть, поэтому мы и бессмертны, что не перестаём ни на мгновение мучаться и вставать поперек изнеженного горла таких смертных, как вы…». Махровый цвет комплекса неполноценности!