некто, внимая, на миг над земным поднимается.

Откуда в душе моей грешной такое старание? –

На каждой ступени становится ярче сияние,

Трепещет, как птица, внимая чужому страданию

И плавится сердце, и льётся ручьём покаяние.

В косицу свиваются строки сердечными нитями,

Узорную ткань ожиданья под ноги стелящие,

Ведущую к горней, незримой, но светлой обители,

Где бьются сердца, а слова, как стихи – настоящие.

* * *

Далёкий лай собак, густые тени,

Безоблачного неба простота.

Просёлочных дорог хитросплетенье.

И лёгкий холодок

Нательного креста…

* * *

Собачий лай многоголосым эхом

Увяз в лесу…

Усы покрылись инеем – потеха!

Ведро несу.

И солнца лик трепещет, отражаясь

В парной воде…

Потом – стою подолгу, поражаясь

Нездешней нежности,

Разбрызганной везде!

* * *

Бог создал мотылька

Летящего на свет

Горящего огня

И плоскость потолка,

Чтоб удержать от бед,

А значит – для меня.

Бог создал по росе

Во весь немой опор

Бегущего коня,

Чтобы воспрянул взор

Идущего к Нему,

А значит – для меня.

Бог создал град и гром,

Громаду из грозы,

Ползущую гремя,

Чтоб чувствовать Закон,

Знать время для слезы,

А значит – для меня.

Ромашки-васильки…

На каждой высоте

Качаются, звеня,

Чтоб плакать от тоски

Томясь по красоте,

А значит – для меня.

И бледный диск луны,

И солнечный рассвет,

И честность красок дня…

Чтоб прекратились сны

Родившегося в свет…

А значит… для меня!

* * *

Звёздным светом, как пылью снежной

День пропитан почти насквозь.

В эти поры мирами между

Молоко любви пролилось

И застыло, как взгляд на закате,

Белым грунтом легло на холсты,

Как простая льняная скатерть,

На которой стоят цветы…

Это стихотворение было написано в Русском музее. Я брёл себе из зала в зал, и вдруг моё внимание буквально захватили две картины, висящие рядом, абсолютно разные, даже по жанру.

Одна из них была натюрмортом, а вторая – пейзажем… я почувствовал странную неведомую силу, льющуюся из них. Сами эти картины были словно два окна в единое пространство за ними, взаимосвязанное, живое, настоящее. Я замер, буквально, застыл. Стою и пытаюсь понять, что же это за колдовство такое повсюду разлито…

Бабушки-смотрительницы через некоторое время обратили на меня внимание – собрались группой, вижу боковым зрением, что тоже на картины смотрят, пытаются понять, что этот бородатый дядя в них нашёл – они же на них по двести раз в день глядят! Потом поняли, что не в картинах дело, а в дяде! – стали какие-то движения совершать руками и телом, как в фильмах, когда проверяют реакцию зрачка на свет, мол не умер ли…

Пришлось пойти на тактический ход – выйти в дальнюю дверь и вернуться, пройдя по кругу почти бегом, – так разволновался! Но, когда я вернулся, смотрительницы уже разошлись. Я встал на всякий случай за перегородкой, где меня не было видно работникам музея и смотрю. Волшебство не исчезло, даже как будто ощутимей стало… И вдруг меня как пронзило – любовь! Любовь там, на этих картинах, всё связывала, соединяла, проникала и во всём была разлита как парное молоко!

Вообще здорово, что человек может словами передать свои чувства, облекая их в образы. Вы не находите? Не перестаю этому удивляться.

* * *

Земля бывает выше облаков,

Когда любовью дни освящены,

Из зАмков вырвавшись, сбежав из-под замкОв,

Не чувствуя сомнений и вины,

В ресницах пряча свой счастливый взгляд,

Чтоб не задеть несчастных невзначай,

Они друг к другу преданно спешат,

А их любовь сияет, как свеча.

Счастливые, блаженные они!

На небесах слились их имена,

Господь и их земные дни продли,

Чтоб радость вместе быть узнать сполна,

Невероятно дорогой ценой

Была разлука куплена… Прости…

Моей последней сбывшейся мечтой

Пусть будет: все потери обрести.

Тогда и пережитое – ступень

К вершине… Так что спи, любима мной.

Увидишь, как наступит новый день,

И будет этот день совсем иной!

* * *

Сказочный электрик

Тук-тук. Электрик. Лампочку вкрутить.

Кто в темноте псалмы любви поёт?

Ты можешь выбирать, кому светить,

Но свет – предназначение твоё!

Припомни это чувство: «Рассвело…» -

Втащил телегу света солнца вол…

Настольной лампе вдвое тяжело –

Переставляют со стола на стол.

Прольётся свет рожденья пеной на

Поверхность белого бумажного листа,

Ты оглядишься и увидишь: «Не одна!»

Печаль рассеется, как ночь и темнота.

* * *

Поступки, мысли и слова

Имеют времена и сроки;

Они восходят, как трава,

Из неизвестного истока;

Их, как и нас, питает Бог

Водой хрустального сосуда;

И.. наступает крайний срок,

И умирают, будто люди.

Ты уникален, человек,

И не отыщешь двух похожих

Разводов глаз под сенью век,

Узоров линии на коже;

Тем более – наш личный мир –

Неповторим и необъятен!

Но слово, что мы говорим,

Как гардероб из ветхих платьев.

Сухие мёртвые жучки,

Истлевшие в старинной ступке,

Трав прошлогодние пучки –

Вот себялюбия поступки.

Что было сказано другим,

Отжило жизнь и стало лживо –

Иссяк источник глубины,

Вот почему мы так не живы.

Их года в год, из века в век

В трубе проклятой ветер воет:

Других бросает человек,

Не в силах справиться с собою.

И нет на свете ничего

Банальней и страшней ухода

В любой стране найдёшь его,

В любое время дня и года!

«Я ухожу…» – в жару и зной,

Как гром под небом вечно синим

Звучит… и в тишине лесной,

И в толчее подземных линий.

«Люблю себя…» – трепещет рожь,

От крика птичьей в небе драки,

И солнце жжёт, и хлещет дождь,

И вянут сорванные маки…

К забвенью приговорены

Два сердца, навсегда прощаясь…

…

Но есть ещё… повторены

Они текут, не истощаясь.

Желание себя отдать –

Немыслимая человечность,

Способная, любя, страдать,

Переживает смерть и вечность.

* * *

Четвёртый путь

Ты шёл, смеясь, тропинкой лет

Потом дорогой шёл, смеясь,

Дорога перешла в проспект,

И ты не знал, что значит «грязь».

Под ноги стелят облака

Блаженным с колыбели дням,

И водит Божия рука

Крещёных по своим стезям.

Вручив богатые дары:

Свободу, разум, мир земной…

Похоже, даже комары

Таких обходят стороной.

Ты думал бесконечен день,

Как на высокой широте…

В веселии