— Наши отношения с Милой не были такими однозначными, как ты представляешь, — начала я решительно.

— Да?

— Да! И если тебя интересуют детали — это отдельный разговор. А если по сути — можно и кратко: иногда одного и того же человека любишь и ненавидишь одновременно…

Честное слово, он посмотрел на меня чуть ли не восхищенно.

— А ты, похоже, честная девушка, а? Нет, детали, которые ты готова изложить, меня не интересуют, во всяком случае пока. Кое-что и для меня не тайна… И если уж у нас пошла такая пьянка, беру тебя в помощники… Согласна?

— Очень! — ответила я невпопад, и мы оба, тоже не к месту, рассмеялись с видимым облегчением. Все-таки до чего же приятно иногда расставить точки над «и»!

— Тогда вот что, — произнес Виталька уже вполне деловым тоном, — через пару денечков я озабочу тебя каким-либо заданием типа разведки-экскурса в недалекое прошлое… По этим самым ее статьям. Так что ты, несмотря на новую должность, распределяй дела так, чтобы и для этого найти время… О'кей?

— Похоже, ты в курсе всего, что случается в конторе, чуть ли не заранее, — вздохнула я. — В нашем отделе и то пока не знают, кто их новая заведующая, я никому не говорила, а ты…

— А я в курсе. У меня должность такая, курсовая… Кстати, странно, что ты до сих пор не поинтересовалась моим времяпрепровождением вчерашним вечером.

— Во-первых, я и без того знаю, что ты чаще всего почему-то пишешь свои нетленки в конторе по вечерам, а не дома. Во-вторых… А правда, как ты к нам попал — услышал Анькин визг?.. Нет? Не может быть, твой кабинет от нас далеко. Так как?

— Легко, — улыбнулся Виталий. — Я шел к Миле. Забыл ей днем отдать одну штуку, которую теперь отдам тебе — прямо сейчас, иначе опять забуду… Но учти: не вздумай вообразить, что я и впредь буду потеть вместо тебя для вашего отдела.

Виталий снова полез в свой волшебный карман и извлек оттуда еще один листочек бумаги. Взяв и его в руки, я обнаружила на нем то, что абсолютно безрезультатно искала почти все утро после разговора с Григом: те самые реквизиты Карины, которые предположительно должны были находиться среди настольных развалов теперь уже моего кабинета.

Слова Оболенского меня все-таки задели.

— Ясное дело, я не Людмила, с какой стати тебе стараться вместо меня?

— Ну-ну… — Он снова усмехнулся. — Не так уж часто я ей помогал — во-первых. Ну и десять лет тесной дружбы что-то значат — во-вторых.

— Вот и я о том же, — вздохнула я и глянула на Корнета с подозрением. — Калинин вон тоже, вероятно, по дружбе ей периодически помогал…

Оболенский в ответ только фыркнул:

— Воображаю, какую ценную помощь он ей оказывал, наш толстячок! Он, конечно, многое может со своими письмами от разнообразных придурков… Не тот уровень был у Милки, дорогая, чтобы пользовать Калинина, это он так говорит. А ты уши подставляешь.

Разумеется, я прикусила язык, поняв, что далеко не во все детали взаимоотношений Милы и Кирюши был посвящен наш ушлый спецкор. Похоже, Калинин оказался в этом случае прав, в каком-то отношении все мужики действительно мазаны одним миром. И Корнетом Милка вертела с той же легкостью, что и им самим. А возможно, Оболенский все-таки о чем-то умалчивает, и вертела она им тем же способом, что и Кириллом? Но чем, скажите на милость, можно шантажировать удачливого Корнета? Ничем!

Насколько я знала, Корнет жил один, в огромной профессорской квартире, доставшейся ему от умерших интеллигентных предков. Большинство комнат, по словам тех редкостных избранников, которым довелось там побывать, Оболенский запер. Убираться на всей доставшейся в наследство территории ему не очень хотелось, да и та единственная комната, которой он пользовался, была, говорят, захламлена до неприличия. Для приема гостей Корнет использовал кухню, а куда приводил своих девиц — этот неизбежный атрибут холостяцкой жизни, — неизвестно. Не знаю, как остальных наших, но лично меня это не интересовало — так, к слову пришлось. Мы с ним не только не дружили, но до всей этой истории и общались-то крайне редко: наши пути в конторе практически не пересекались.

В тот день, расставшись с ним после «тайного сговора», я хмуро потащилась на свое новое рабочее место, обдумывая, как и в каких словах сообщу ребятам, кто их новый непосредственный руководитель.

Могла бы и заранее догадаться, что эта новость для них уже не новость: в газетных редакциях любая информация распространяется молниеносно, словно просачиваясь сквозь стены. О том, что данный случай не исключение, я поняла, едва войдя в отдел, встретивший меня, во-первых, полным составом, во-вторых, молчанием и взглядами.

Молчание было дружным, а взгляд у каждого свой. Больной, словно у побитой собаки, у Рудика, выжидающий у обоих «близнецов», заискивающий у Анечки… Мне стало тошно. По натуре я прирожденный демократ, и опасение, что с руководством у меня ничего не получится, имело под собой почву. Наверное, от первого момента зависело многое, но я так и не надумала, каким именно тоном мне сообщать ребятам, теперь уже чисто формально, эту новость. Ну не рявкать же, если возникнет необходимость, как делала это Людка? Ей все прощалось, поскольку все ребята были в курсе Милкиного взрывного, но и очень отходчивого характера. Больше всего я боялась нечаянно впасть в менторство и, подумав, решила махнуть рукой на заботу о своем будущем авторитете. Как выйдет — так и выйдет…

Глянув на молчаливых и мрачных сотрудников, я вздохнула.

— Судя по всему, все в курсе, — не стала я кривить душой. — Ну и чего вы от меня ждете?..

Ответа не последовало, и я продолжила.

— Не дождетесь! — сказала я. — Больше всего на свете мне сейчас хочется «забыться и заснуть», так же как и вам… Так что работайте, пока не очухаюсь и не разберусь с делами, по старым рельсам и планам. Если кто-то жаждет поменяться дежурством по номеру, не забудьте оповестить меня накануне…

И я вышла из отдела, так и не услышав от своих неожиданно образовавшихся подчиненных в ответ ни звука. Да и что тут скажешь?..

Шесть лет назад я далеко не сразу осознала, что мой непреходящий восторг по поводу волшебно свалившейся работы в столь заветном месте, как наша «молодежка», зиждется на самом деле не на одном, а на двух китах. Не сразу поймала себя на обретенной чуть ли не с первых дней привычке крутиться возле «дежурки» — по делу и без оного, — расположенной рядом с приемной Грига… Дело было не только, а порой и не столько в горячо любимой работе, неожиданно оказавшейся мне по плечу, но и в стремлении как можно чаще видеть его, словно случайно сталкиваясь в коридорах редакции…

Я поняла это примерно через месяц, в тот день, когда Гришаня неожиданно вызвал меня к себе и дал персональное задание — факт, когда речь идет о новичках, невероятный. Задание сводилось всего лишь к платному интервью с какой-то начинающей певичкой, в точности такое я уже успела сделать к тому моменту, и сделать неплохо. Так что никакой необходимости в персональном собеседовании не было, все можно было передать через Людмилу, как обычно. Но я проработала в конторе еще слишком мало, чтобы это понять. И, сидя напротив Грига, не смея поднять на него глаз, холодела от ужаса перед собственным внезапным озарением: я поняла, что влюблена в своего главного редактора по уши, влюбилась с первого взгляда, как это бывает исключительно в плохих женских романах, и никакая сила в мире не поможет мне выкинуть его из своего сердца… Именно в таких сентиментальных выражениях и происходил упомянутый процесс осознания реальности.