Старички не едят гамбургеров и картошки, не пьют кока-колы.

Старички не разговаривают между собой.

Старички сидят за столиками неподвижно, как большие птицы, и смотрят свозь стекло на авениду Луизы Тоди.

– Почему их здесь столько? – спрашиваю я Джулию.

Джулия оглядывается.

– Кого?

– Старичков, – говорю я.

Джулия смотрит на меня, в глазах у нее плещется недоумение.

Потом она с облегчением выдыхает.

– Я думала, ты серьезно, – говорит она.

На авениде Луизы Тоди начинает идти дождь.

Старички не отрываясь смотрят на него сквозь стекло.

Старички делают осень.

Сажусь к старичкам спиной.

Теперь я как будто Джулия – ем гамбургер и не вижу старичков.

– Простите, – говорят мне сзади, и я от неожиданности роняю недоеденный гамбургер в мороженое.

– Простите, барышня, – говорит мне маленький старичок в кепке, – вы не замените меня на несколько минут? Мне нужно отойти в туалет.

Я молчу.

– Вам не придется ничего делать, – уговаривает старичок. – Просто смотрите на улицу и думайте дождь.

– Я не хочу думать дождь, – молчу я. – Я не люблю дождь. Можно, я буду думать солнце?

– Сейчас не время думать солнце, – говорит старичок. – Осенью нужно думать дождь. Пожалуйста, попробуйте думать дождь.

– Хорошо, – молчу я. – Но это будет мой дождь.

– Ладно, – соглашается старичок. – Пусть это будет ваш дождь. Я отойду на пять минут. Больше нельзя: вы устанете.

Старички один за другим отрывают взгляды от окна.

Я одна смотрю на авениду Луизы Тоди.

Стиснув зубы, изо всех сил думаю мой дождь.

– Надо же, – удивляется Джулия, – осень, а грохочет, как в мае!

Старички качают головами. Один из них кивает мне.

– В вашем возрасте я тоже все время норовил думать грозу, – улыбается он.

– А я – радугу, – мечтательно говорит маленький старичок в кепке, появляясь у меня из-за спины.

– Спасибо, барышня, – вежливо добавляет он.

– Спасибо, спасибо, у вас отлично получилось, для первого раза просто прекрасно, – шелестят остальные старички.

– Вот видишь, – хочу я сказать Джулии, – а ты думала, я шучу.

Но Джулии рядом нет.

Забыв про меня, она выскочила на улицу и фотографирует радугу, сияющую над авенидой Луизы Тоди.

[27]

– Иии! – тоненько пищит Антониета, потягиваясь. – Ииииииииииии!!!

Надо же, как спина затекла. И ноги. Особенно правая. Антониета приседает, делает несколько энергичных наклонов, опять приседает. Потом прыгает – на правой ноге, на левой, обеими ногами. Тяжелые, слегка асимметричные груди колышутся не в такт, Антониета прижимает их ладонями и еще немножечко прыгает.

Мануэл наверху тоже прижал руки к груди, виляет бедрами, кривляется – передразнивает Антониету.

Антониета показывает ему язык. Потом подпрыгивает в последний раз и бежит к фонтану.

Погоди, машет ей сверху Мануэл, погоди, не беги, я с тобой, я сейчас спущусь, но Антониета уже влетела в фонтан и пляшет там, по колено в воде, между бьющими в небо разноцветными подсвеченными струями. Пляшет неумело, но старательно и вдохновенно, высоко вскидывая ноги и вздымая тучи брызг.

Мануэл смотрит на нее сверху и качает головой. Он уже передумал спускаться, ему интереснее наблюдать за Антониетой, чем принимать участие в ее забавах.

Теперь Антониета танцует танго, сама за партнера, сама за партнершу, то обнимет воздух, то отпустит, ненадолго, на полмгновения, чтобы поймать у самой воды, резко притянуть к себе, снова обнять и снова отпустить.

Мануэл только головой качает – надо же, как весна на девчонку действует.

Антониета кидает на Мануэла победный взгляд, разворачивается на пятках, поскальзывается на брошенной кем-то в фонтан монетке, взмахивает руками и с размаху садится в воду.

Мануэл пожимает плечами – доигралась. Я так и знал, и утешать тебя не буду, и не проси.

Антониета несколько мгновений сидит неподвижно, потом начинает смеяться. Она смеется, потому что действительно смешно, – тоже мне русалка, дух фонтана, полтуловища торчит из воды, а еще потому, что Мануэл смотрит и ему вовсе необязательно знать, что Антониета сильно ушиблась и ей очень больно в том месте, где заканчивается спина.

Хорошо, что у меня нет хвоста, думает Антониета, выбираясь из фонтана и стараясь не кривиться от боли, а то бы я его сломала, как пить дать сломала бы.

Антониета украдкой потирает ушибленное место – уже не так больно, но немного обидно, не буду больше танцевать в фонтане, ну его, – потом двумя руками приглаживает мокрые волосы, облепившие голову, заправляет короткие прядки за уши и идет по авениде, смешно шлепая босыми ступнями по круглым камушкам мостовой.

Не доходя до полицейского участка, притормаживает. Машет рукой Луизе – Луиза, пойдем гулять, смотри, какая ночь, – но Луиза только улыбается, белое лицо светится в темноте. Антониета ждет несколько секунд, может, Луиза передумает, но Луиза никогда не передумывает, Луиза – цельная натура.

Антониета идет дальше, за участок, за старый кинотеатр, у которого провалилась крыша, а в зрительном зале выросли бугенвиллеи, за церковь, у дверей которой что ни ночь кто-то оставляет свежие цветы.

У входа в банк Антониета останавливается. Там, в банке, кто-то с утра забыл маленькую бежевую собаку в красном шейном платке. Банк закрылся в четыре часа, собака проплакала весь вечер и теперь лежит у двери, как лохматый бежевый коврик. Антониета присаживается на корточки.

Собака, говорит Антониета, прижимая ладонь к стеклу, бедная маленькая собака, что ты делаешь в банке в это время?

Собака вскакивает и начинает через стекло нюхать Антониетину ладонь. Потом садится, упирается лбом туда, где, не будь стекла, было бы Антониетино колено, и закрывает глаза, а Антониета начинает водить ладонью там, где, не будь стекла, была бы бежевая собачья спина. Над головой Антониеты то и дело проносятся летучие мыши, тугие и стремительные, как снаряды, но Антониета не вскакивает и даже не ежится, чтобы не напугать задремавшую за стеклянной дверью собаку.

* * *

– Какая сволочь это делает?! – почти со слезами в голосе спрашивает замглавы городской администрации Руй Тейшейра да Силва. – Кому это надо?! Что за идиотское развлечение?!