— Вяхо? Я помню, о ком ты говоришь, а вот имя забыл. У всех нас тогда были чужие имена, возможно и даже вероятнее всего, что это не его настоящее имя.

— А дальше мы его чуть не провалили, — не слушая Виктора Сергеевича заключил Ветковский.

— Да, это так.

— А помнишь почему?

— Конечно. Есть большая разница между чутьем тех, кто сидит в лесу и расплачивается за свои ошибки свободой и жизнью, и теми, кто платит за ошибки выговором.

— Ну, мы-то с тобой были с ними на равных, и плата у нас была такая же… Это после появились всякие показатели эффективности работы что-то вроде КПД — критериев полезной деятельности.

— Так это было общее сумасшествие сверхзащищенного государства, в котором даже ордена давали на учениях за то, что артиллеристы попадали мешком с известью в условно «вражеский» танк.

— А ты помнишь, как он вывернулся из той ситуации?

— Я, прежде всего, помню ту ситуацию. Мы послали к ним своего агента. Не сообразив, что те, кто сидел в бункерах годами, имеют на себе некий отпечаток пребывания там.

— Да, и наша легенда провалилась. Их главарь отправил мнимого связника отдыхать, а сам собрал приближенных и сказал, что от связного пахнет духами, и он за всю жизнь не был в бункере больше двух дней.

— Все согласились подвесить чужака за ноги ближе к городу, в назидание нам. Но Вяхо сказал, что это ничего не даст. Нужно поиграть с агентом, сообщить ему ложную информацию о главном бункере и отпустить. И, таким образом, дезинформировать противника. Агенту передали о том, что в бункере, где он был, на следующей неделе состоится совещание руководителей подпольных групп края, и он благополучно ушел. Бункер после этого был заминирован, а банда переместилась в резервное укрытие.

— Однако Вяхо успел сообщить нам об этой хитрости.

— Да, и мы включились в игру… Стали проводить «операцию по захвату бункера», во время которой на минах «подорвались» три наших сотрудника из Москвы. Мы отправили их «трупы» поездом на родину. Наш противник отчитался об этой операции и, потеряв осторожность, стал распространять свой боевой опыт на близлежащие группы. Одной из них была легендированная группа местных коллег. Она «признала» старшинство и под руководством «более опытных товарищей» провела ряд «террористических» актов.

— А затем…

— А затем ликвидировала своих «начальников».

— Кроме их главаря. Я не помню его фамилию, но звали его Альфред. Он был кадровый немецкий разведчик. Начинал еще в абвере в «Бюро Целлариуса», входил в группу «Эрна». Кстати, он забрасывался в тыл Красной армии еще летом сорок первого, так что опыт войны из бункера у него был колоссальный, — сказал Виктор Сергеевич.

— И стрелок он был отличный, когда его пытались задержать первый раз, он применил довольно хитрый трюк и упал после первого выстрела. А когда двое преследователей подбежали к нему, он выстрелил обоим в голову. Остальная часть группы не стала его преследовать, потому что нужно было оказать помощь своим коллегам.

— Подлый прием.

— Подлый. Так полагали и его противники. И когда они второй раз вышли на него, его сразу застрелили.

— Знаешь, в любой войне или военном противодействии есть то, чего никак не продумать в штабах и центрах. Это психология тех, кто реально противостоит друг другу. Помнишь здоровенного, почти двухметрового хозяина хутора под Пярну? Он давал информацию и нам, и им. Днем он принимал и кормил нас, а ночью — их. И случались ситуации, когда мы были у него в гостях, а на его сеновале скрывались «лесные братья». И все же потом его не привлекли к ответственности за пособничество бандподполью. Потому что никто ни из наших, ни из местных не погиб.

— Так уж и не погиб?

— На этом хуторе не погиб.

— А… только на этом хуторе.

— А ты хотел бы, чтобы хозяин хутора отвечал за всех сразу?

— Ну, за всех — ни за всех, а чуть подальше своего хутора.

— Ладно, не заводись. Давай лучше помянем наших ребят, — сказал Виктор Сергеевич.

— Но только не «Беловежской», — произнес Ветковский, — у меня есть водка.

— Далась тебе эта «Беловежская».

— И тем не менее у меня нехорошие ассоциации.

— Напрасные совершенно ассоциации.

— Почему?

— Потому что в Беларуси сегодняшней все называют соглашение о развале Советского Союза не Беловежским, а Вискулевским.

— Почему Вискулевским?

— Потому, что охотничий домик, где было подписание этого документа, находился рядом с деревней Вискули.

— Я что-то слышал об этом… А правда говорят, что этот охотничий домик находится в полукилометре от государственной границы с Польшей?

— В восьмистах метрах.

— Значит, правда, что участники этого действа боялись, что Горбачев может прихлопнуть их, как мух, и были готовы убежать за границу?

— У меня нет таких данных. Да и, скорее всего, это не так.

— Почему не так?

— Потому, что наш истеблишмент к тому времени окончательно выродился, потерял чувство реальности и жил чужими мозгами. Недаром же после подписания этого соглашения о нем информировались те, кто в наше с тобой время относился к странам главного противника.

— Как ты сказал, истеблишмент?

— Ну да.

— А ладно… Давай выпьем.

Они выпили по рюмке водки, закусили тем, что было на столе у Ветковского и продолжили разговор.

— Я догадываюсь, зачем ты приехал сюда.

— Я тоже догадываюсь, но не больше, — ответил Виктор Сергеевич.

— Давай еще выпьем.

— Давай, но это будет последняя.

— Почему?

— Потому, что мои сосуды большего принять не могут.

— Разведчик, который не пьет — не разведчик.

— Ты спутал разведчика с дипломатом.

— А чем разведчик отличается от дипломата?

— От дипломата не знаю. Знаю, чем дипломат отличается от верблюда?

— И чем же?

— Верблюд может неделю не пить.

— Ты это сам придумал?

— Нет, это мне сами дипломаты рассказали.

— Тогда все правильно, они знают, что говорят.

Они выпили еще по рюмке, а потом Ветковский сказал:

— Откажись от предложения.

— Почему?

— Почему? Сейчас поясню, — сказал он, налил себе еще рюмку водки и выпил.

— Так почему?

— Щас, щас, — произнес Ветковский. Он встал из-за стола и направился к некоей технической системе. Нажал кнопку, и в комнате зазвучали слова: