40 процентов – дремучие люди, абсолютно ничего не знают.

Россия уникальна, кто будет спорить. На севере Иркутской области есть Тайтурка, я там жил. Ты приезжаешь из Тайтурки, например, в Омск, где я тоже жил, – это одно и то же. Яйца красят на Пасху, еще чего-то делают – все одинаково.

Были опыты проведены на детях-билингвах, которые в 5–7 лет говорят на двух языках, знают много разных реальностей, их адаптационное качество выше. Если бросить, например, на Марс, вас и билингва, тот скорее приспособится, потому что он точнее понимает иные реальности, иные измерения, иные способы, иные подходы.

Поезжайте, посмотрите на арабов и на евреев, которые живут на перекрестке планеты. Они говорят на трех-четырех языках.

Арабский мальчик в Яффе говорит на трех языках спокойно. Это означает, что его действительность изменчивей, он пластичнее к действительности, адаптационные качества выше, а значит, он эволюционно выше нас.

На юге от реки Кванза, в Анголе, есть Кабу-Леду – прекрасное место. И там можно поесть в маленьком ресторанчике рис с рыбкой кашушу. Там есть лунный пейзаж, когда ты едешь до реки Кванза, например, и тебе показывают, что вот здесь кубинцы разбили юаровцев. Это яркое пятно в твоей жизни. Одно из ярких пятен – поездки по Анголе. И ты всегда видишь Анголу зажмурившись, сколько бы лет ни прошло.

Покинуть в 3 часа ночи бар в Буэнос-Айресе, где все усыпано очистками от орешков кешью. И выходя, обнаруживаешь, что книжный магазин на перекрестке открыт… Это тоже всегда с тобой. И ты улыбаешься так же, как тогда, в Буэнос-Айресе.

Я помню, я когда поступил в Университет дружбы народов, мы с арабами в шахматы играли. Я на обязательной отработке сидел, нас заставляли тогда отрабатывать после поступления недели три по хозяйству. Я был типа коменданта русского над ними. Ребятам, подопечным моим, по 25–27, а мне 16 было, когда я поступил в Университет дружбы народов. Я учился в школе всего 9 лет, потому что переходил через классы. И раньше окончил школу, и поступил в универ пораньше. Я помню, когда они готовили еду сами – сирийцы, ливанцы… Боже, как они готовили! Вы ели мясо, приготовленное арабами? Ребята, если вы этого не делали, то вы не знаете про мясо вообще ничего.

Я могу рассказывать часами об этом. Это же все впечатления, которые влияют на адаптационные свойства человека. Я полон впечатлений от огромного мира. Мне трудно поверить, что герметичная закрытость и ксенофобия – лучше.

Вы знаете, что происходит с герметичными народами?

В XVI веке после унии, после Переяславской Рады ворвались хохлы к герметичному патриарху, который был из Нижнего Новгорода, заставили его креститься щепотью, рассказали ему про мир – он же мир не знал. Рассказали ему про Грецию, про Средиземноморье. Хохлы, которые путешествовали. Рассказали ему про Польшу. Это как с девушкой-институткой происходит. Они воспитаны в строгости и незнании, они герметичны, потом срываются в нестерильной жизни и идут по рукам.

Мы должны бы быть более открытыми миру, меньше бояться мира, лучше знать мир, мне кажется. Но традиционно это не так. Русский панславизм XIX века был общественной попыткой выбраться из скорлупы и замкнутости. Универсализм советских коммунистов XX века был необычной для русских попыткой взять на себя ответственность за судьбы всех народов Земли. Но все эти попытки провалились. Русские испытали стресс перемен, гибель универсалистского Красного проекта и снова сосредоточились на своей окраине мира на берегу Ледовитого океана.

Сила и слабость русских заключаются в их невероятной провинциальности и в окраинности. У нас есть страна Украина, которая окраина Польши; но у нас есть окраина Евразии, которая называется Россия. Она упирается в Ледовитый океан. То есть это не перекресток. Вот перекрестки Евразии, давайте подойдем к карте – Шанхай? Палестина, Иордания, Сирия, Ливан – это перекрестки Евразии, Италия – перекресток Евразии и так далее. Есть перекрестки Евразии, а есть окраина Евразии. Окраина Евразии, конечно, Россия.

Огромная окраина. И сила ее и слабость в этом. Слабость в эффекте институтки. В неискушенности бесхитростных простаков. Потому что потом приходят революционеры, опрокидывают к чертовой матери эту страну просто спокойно, в любую минуту.

Страна живет, как институтка, она изолирована от бактерий, от вирусов, от греховных каких-то побуждений, помыслов или примеров. И потом кто-то приходит – один бунтарь – и, как Гамельнский крысолов, просто сводит эту страну с ума и топит ее. И каждый век так. В силу провинциальности России она раз в сто лет охотно идет за ложными кумирами.

А сила провинциальности, сила окраинности в том, что окраинность позволяет иметь довольно продолжительные периоды сохранности. Какая-нибудь Венеция или Генуя, перекрестки цивилизаций, страдали, их косили эпидемии, тиф страшный, чума, притом часто. В этом смысле Русь как окраина мира, окраина Евразии, окраинная страна была спасена от этого. То есть у тебя есть периоды, например, 20–30 лет, когда весь мир корчится от боли, но окраинная страна отдыхает в этот момент. Отдыхает и, в общем, даже не знает ни о чем. На самом деле несчастья миновали Россию. Больше того, я напомню, татаро-монголы, когда пришли, уничтожили Киевскую Русь в большей степени, чем лесную Русь. Русь лесная осталась целой, татаро-монголы не могли войти сюда иначе как зимой по рекам, их скот не мог кормиться здесь, и они уходили.

Русь была спасена окраинностью много раз. Потому что если бы Русь стояла на перекрестке, ее бы смяли все, кто шел мимо. Европа защищалась странным рельефом, пряталась за горами, за реками. Сама Европа довольно раздроблена географически, а Русь – нет. Русь лесная пряталась окраинностью от кошмара переселения народов, от орд кочевников, и в этом сила Руси.

С другой стороны, когда сюда приходит какой-нибудь сумасшедший соблазнитель, Русь не готова, она по-младенчески не готова, она не готова противостоять растлителям.

И поэтому Русь – тихая, благополучная, спокойная, окраинная и невероятно запредельная провинциальная – бывает соблазнена время от времени какими-то невероятными поветриями. Еще ребенком я прочел фразу в «Литературной газете»: «Все, что у них образ жизни, – у нас образ смерти». У них хиппи обдалбываются наркотой, перекрестно опыляются в прайдах, а потом надевают пиджаки и идут работать, и становятся успешными банковскими служащими.

В России все иначе. В России хиппи обдалбываются, перекрестно опыляются, а потом умирают от передоза, потому что все, что у них образ жизни, – у нас образ смерти. Мы не умеем смеяться над испытаниями и легко касаться испытаний, мы обрушиваемся в испытания для того, чтобы умереть.

Апрель, 2015 год.

Мне из Киева звонят: видели, сколько у нас народа на улицах Киева?

Ребята, вы загоняете своего Януковича, вы разрушаете надежду на евроинтеграцию.

Попробуйте проанализировать.