class="p1">Мими и предположить этого не могла, но в Джулии было и нечто другое, в чем они с Джоном совпадали. В то время как из всей музыки Мими признавала в своем доме лишь ту, что звучала под сводами Ливерпульской филармонии, Джулия была без ума от эстрады, по-прежнему любила петь, и у нее даже был проигрыватель. Когда Джон однажды предложил Мими купить пианино, она, прекрасно зная, какую музыку тот возжелает играть, мгновенно уничтожила все его благие надежды. «О нет, мы не пойдем по этой дорожке, Джон, — сказала она. — Не будет тут этих простецких песенок!»

Летом 1955 года Джон, как обычно, уехал в Шотландию, поэтому его не было дома, когда дядя Джордж внезапно упал на лестнице. Майкл Фишвик, уже долго квартировавший у них в доме и ставший в Мендипсе своим, был в то время внизу, с Мими, и немедленно вызвал скорую. Джордж скончался на следующий день в Сефтонской больнице от неалкогольной болезни печени. Ему было пятьдесят два. Джон узнал об этом, только вернувшись из Эдинбурга.

«Думаю, Джона потрясла смерть Джорджа, хотя он этого никогда не показывал», — позже скажет Мими. Возможно, не показывал ей. Но он и Лейла, его двоюродная сестра, поднялись наверх, к нему в спальню, и истерически хохотали там, не понимая отчего. Обоим потом было стыдно. Джон скрывал свои истинные чувства. Помогала «скорлупа», которую он выстроил вокруг них. Он никогда не позволит трещинам проявиться на публике. Пятнадцать лет спустя он будет вспоминать Джорджа как «добряка», и лишь потом мрачно добавит: «Мы со смертью — старые знакомые».

5. «Никто не дрался, не плясал в проходах… Вся веселуха, видно, прошла без меня. А я настроился выдирать кресла из рядов — так хоть помог бы кто…»

Он всегда уверял: «У нас дома радио если и оживало, то ненадолго, и я узнал о поп-музыке позже, чем Пол и Джордж, — те в ней просто купались, у них-то радио не смолкало». Но когда он ее наконец услышал и ощутил ее силу, он уже не мог ограничиться тем, чтобы просто слушать, чего хватало прочим мальчишкам. Он хотел играть ее, сочинять ее, исполнять ее со сцены, быть в самом ее центре. Мими думала, это просто очередное чокнутое увлечение.

У каждой эпохи — своя музыка, свои хиты. Были они и у ранних пятидесятых. Был Гай Митчелл с песнями вроде «The Roving Kind», похожими на моряцкие шанти; был Фрэнки Лэйн с суровой и жестокой балладой «Do Not Forsake Me, Oh My Darling» из фильма «Ровно в полдень». Затем появились серьезные, глубокие «Sixteen Tons» от Теннесси Эрни Форда и Джонни Рэй с кавер-версией песни The Drifters «Such a Night», которую BBC запретила на том основании, что все эти охи-вздохи уж очень намекали на нечто плотское.

В общем, хитами ранней юности Джона были песни с богатой инструментальной аранжировкой, и исполняли их американские звезды, которые каждый год гастролировали по Великобритании и устраивали недельный аншлаг в ливерпульском театре «Эмпайр». Джон видел их фотографии в Liverpool Echo и слышал их записи на BBC — хотя и не очень часто. Да, в 1954-м еду и сладости уже не отпускали по карточкам, но старые привычки BBC в отношении поп-музыки отличались гораздо большей жизнестойкостью. «Лучше меньше, да лучше» — такая там была политика. Только на «Радио Люксембург», вещавшем на частоте 208 СВ, британские фанаты могли услышать ту музыку, какую хотели. Сигнал все время пропадал, особенно летом, и исходил из маленького герцогства между Францией и Германией; но записи, звучавшие на «Радио Люксембург», пусть и с помехами, несли в замшелую Британию и сорокаваттный Ливерпуль дух новой романтики и мечтаний.

В то время Джон любил музыку… но и только. Он почти ничего о ней не знал, разве лишь то, что все певцы и записи, которые ему нравились, похоже, шли из Америки. Мими, что вполне естественно, не любила ни Америку в целом, ни американскую поп-музыку в частности. Но она не могла уберечь Джона от болтовни одноклассников и от пластинок, которыми он заслушивался у тех в гостях.

Но в пятидесятые годы перемены уже начались, и не только в музыке. И у светил науки, и у рекламодателей немалый интерес вызывала новая демографическая группа — подростки. Впервые в истории молодые люди — не дети, не взрослые, а «тинейджеры» — становились целевой аудиторией для производителей, впервые их поступки анализировали социальные психологи, и их впервые, что неизбежно, критиковали газетные «знатоки». Экзистенциальная тревога этого нового поколения даже превратилась в главную тему бестселлера Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи».

Голливуд не хотел упустить новый рынок. Фильмы с Джеймсом Дином «К востоку от рая» и «Бунтарь без причины» идеально выразили стиль непонятой молодежи, в то время как более провокационная картина «Школьные джунгли» смело и без прикрас показала современные проблемы в городских средних школах Нью-Йорка. Фильм был хорош, но сейчас о нем мало что помнят, кроме того вдохновенного мига, когда продюсеры записали на вступительную заставку песню «Rock Around The Clock» Билла Хейли и его группы The Comets.

«Rock Around The Clock» была не особо выдающейся песней. Пока Голливуд не воскресил ее из небытия, она покоилась на обратной стороне пластинки с каким-то хитом-однодневкой — и она никогда не войдет в сотни тех рок-хитов, которые позже будут исполнять Beatles. Джон ее никогда не любил. «Когда Билла Хейли крутили по радио, маме нравилось, да. Но я к нему был равнодушен», — говорил он.

Рок-н-ролл изо всех сил пытался вырваться из рынка ритм-энд-блюза, звучавшего в основном на «черных» радиостанциях как «расовая музыка». Но стоило пухлому белому в клетчатом пиджаке спеть рок-н-ролльную песню, стиль прорвался в мейнстрим, и Британия не слишком-то отстанет от Америки. И кстати, в Британии в это время происходило кое-что еще.

В апреле 1954 года, всего через пару месяцев после того, как в Нью-Йорке записали «Rock Around The Clock», гитарист-шотландец Лонни Донеган отправился в лондонскую студию со своей «Rock Island Line» — джазовой версией блюза Ледбелли. Как и «Rock Around the Clock», эта песня тоже больше года шла до первой десятки хит-парадов. Но когда это произошло, она создала совершенно новое движение — скиффл.

Дешевая акустическая гитара, луженая глотка, старая стиральная доска из маминых закромов (не отыщется у мамы, так у бабушки) да бас из чайного сундука, черенка от метлы и длинной веревки — вот и все, чем должен был владеть тот,