ни малейшей надежды сесть за руль. Рассматривая себя в зеркало, он понимал, что даже до ближайшего магазина дойти пока не суждено. Несколько раз дрожащими пальцами он набирал номер телефона тещи, но, не представляя, как начать разговор, бросал трубку. Когда физиономия, сохраняя землистый оттенок, стала отдаленно напоминать лицо, он впервые с прошлого года побрился.    Попытки трезво осмыслить случившееся бросали сознание из приступов панического отрицания в стыдливый жгучий ступор. Он не видел выхода. Как теперь выбрести из тупиковой ситуации? Есть утверждение, что всё поправимо, кроме смерти. Но разве то, что он сотворил, не кончина семьи? Что вообще можно сделать после того, что перемололо остатки взаимопонимания, и проехалось бульдозером по останкам супружеского уважения? Разве могли уцелеть хотя бы несколько живых клеточек растерзанных отношений в топке испепеляющей душу смертельной обиды?    Петр не ел несколько дней.    Время, удалив из восприятия деление на дни и ночи, распределилось на две фракции. Безысходно длинная фаза раздумий на пару с кружкой чаю сменялась кратковременными периодами сонного забытья. Одиночество усугублялось полным отсутствием входящей информации. Внешний мир как будто забыл о его существовании.    Петр, убегая от размышлений, просмотрел все семейные фото, начиная с детского альбома жены. Далее погрузился в архивы домашнего видео. На какое-то время он отвлекся, спрятавшись в череде воспоминаний, навеянных сюжетами с участием маленькой дочери и молодой мамы Виолы. Петр с удивлением обнаружил не просмотренные ранее съемки семейных праздников, где вместе присутствовали отец и ныне покойная мать.    Он вспомнил, что мама, в отличие от отца, не решилась окунуться в рукописное творчество сына. Даже, когда отец пытался прочесть ей вслух. Она тоже боялась открыть в нем то, к чему предстояло непонятным образом приспосабливаться? Но если даже родная мать оказалась не готова воспринять пугающие метаморфозы в жизни собственного сына, что можно требовать с Виолы? Для женщины существует только одна разновидность мужчины - каменная стена. Высокая, непрошибаемая стена. Прочная, толстая, сплошная и понятная. Любые изгибы и неровности, проломы и подкопы крайне нежелательны. Граффити по определению исключено...    Вероятно, это было подсознательное хватание за соломинку, когда Петр заставил себя одеться и добрел до гаража, прислушиваясь к оглушающему хрусту снега. Звенящий морозный воздух обжигал ноздри, расправляя спекшиеся легкие. В глазах рябило от снежной белизны и яркого незимнего солнца. Улица поразила отсутствием людей. Повсюду были разбросаны пустые бутылки из-под шампанского, трупики сожженных петард, конфетти и прочая новогодняя атрибутика. Он хотел прокатиться по городу, но ноги сами понесли в дальний угол гаража.    Трое суток Петр жил в подземелье, читая все, что когда-то выложил на бумагу.    Он не воспринял мысль о просмотре своих почти забытых словоблудий на экране домашнего компьютера. Ему нестерпимо захотелось увидеть печать слов, ощутить в руках тяжесть папок, услышать шелест бумаги. В последнюю гаражную ночь, торопливо перекидывая страницы, Петр услышал, как по листу ударила тяжелая капля. Ему показалось, что просочилась влага через бетонное перекрытие потолка.    Но это были слезы расставания.    Расставания с собой...    Он не мог поверить, что когда-то был способен писать. Слагать стихи, придумывать сюжеты, просто сочинять... Это все написал он? В сегодняшнем положении это немыслимо и недоступно. Теперь об этом действительно можно забыть навсегда. Он редко допускал в жизни ошибки. Но эта махом опрокинула большинство его жизненных достижений.    Почему так произошло? За что?    В день окончания рождественских каникул позвонила теща.    Приготовившись выслушать заслуженные нравоучения, Петр ощутил, как голову расперло горячей волной давления. Но, против ожидания, он услышал совсем другое. Мудрая родственница, не подтверждая местонахождения Виолы, устало прочитала зятю краткую, но емкую лекцию. Все семьи разные, но проживают похожие жизни. Люди всегда хотят, как лучше, но совершают аналогичные ошибки. А совместная жизнь мужчины и женщины слишком долгое и запутанное путешествие, чтобы избежать неудач. Она поведала Петру, что женское сердце отходчиво, если регулярно наполнять его теплом и лаской. Женщина, в отличие от мужчины, живет днем сегодняшним. Но чтобы день этот всегда был ясным, кто-то должен заранее позаботиться о погоде. Желательно, чтобы этот кто-то был мужиком. Работящим непьющим мужиком без лишних сложностей во внутреннем устройстве. Тогда все само собой уладится и склеится.    Петр, грустно усмехаясь, соглашался с ней, мысленно уточняя по смыслу сказанного, что у женщины кроме сердца есть туловище, ноги, голова и лицо. Молча добавил, что у красивой дамы есть куда более заметные приложения. Попа, грудь, руки, кожа. Глаза, ногти, волосы... Эти составные части, в отличие от сердца, нуждаются в материальных дополнениях, которые требуют регулярного притока денежных средств. У амбициозных спутниц жизни всегда наготове перечень заявок на статусные признаки. Этот процесс бесконечен...    Устройство же некоторых мужиков таково, что основные стимулы для добычи необходимых ресурсов существования поступают в мозг - а оттуда на исполнительные механизмы рук и ног - в основном изнутри. Извне, конечно, тоже заглядывают, но базовая генерация происходит все-таки внутри. Если особенности нутра не привлекают окружающих мужика родственных особей - снабженческая цепочка рвется в самом начале. Естественно, полно дяденек, спроектированных иначе. Но несовершенное создание Петр устроено почему-то именно так.    - Ты бы не пил так много, Сережа, - закруглила теща безмолвный ответ зятя. - Ты ведь уже не молодой. Глядишь, остальное образуется. Не вы первые...    - Мам, дайте мне Виолу, - робко попросил Петр. - Она у вас? Скажите ей...    - Что ты хочешь сказать? - раздался в трубке бесстрастный голос жены.    - Приезжай... - Он почувствовал, как в горле пухнет сырой ком.    - Зачем? - Виола старалась говорить безразличным тоном, но показалось, что голос неуловимо дрогнул.    - Я... Я должен.. В общем... Я хочу попросить у тебя прощения... - глухо выдавил он, понимая, что этот тяжелый разговор не должен происходить по телефону. - Ты простишь меня?    - Не знаю... - Ему почудилось, что Виола всхлипнула. - Мы приедем завтра утром.    - Кто, вы? - Петр испытал накат слабости. - Ты и мать?    - Я и Света. - Интонацией жена дала понять, что разговор окончен.    - Подожди! Света с тобой? Она... - торопливо зачастил Петр, но в трубке уже звучали короткие гудки.       Той зимой Петр чувствовал себя человеком, вернувшимся из мест заключения.    Отряхиваясь от наслоений алкогольного шлама,