могиле в станице Чернышевской.

Могилы моих друзей

Моих друзей не надо искать

На кладбищах городских:

В два метра длиной кровать

Кажется тесной для них.

По-братски обнявшись, они лежат,

Воинский выполнив долг,

Словно выспаться спешат,

Пока тревогой не поднят полк.

Но, заглушая метели плач,

Без отдыха, день за днем,

Над ними каменный трубач

Трубит, задыхаясь, подъем.

Еще друзья остались в тайге,

Как будто легли отдохнуть

С компасом, сжатым в руке,

Чтобы утром отправиться в путь.

В песках, где горел саксаул,

Их прикрыли грудой камней:

Так воды отдаленный гул

Привычному уху слышней.

Но посмотришь, – в любом краю

Мы проходим по их следам…

Коль будет нужно – могилу мою

Ты отыщешь где-нибудь там…

Не позднее июня 1941 г.

Кусок родной земли

Кусок земли, он весь пропитан кровью.

Почернел от дыма плотный мерзлый снег.

Даже и привыкший к многословью,

Здесь к молчанью привыкает человек.

Впереди лежат пологие высоты,

А внизу – упавший на колени лес.

Лбы нахмурив, вражеские дзоты

Встали, словно ночь, наперерез.

Смятый бруствер. Развороченное ложе.

Угол блиндажа. Снаряды всех смели.

Здесь плясала смерть, но нам всего дороже

Окровавленный кусок чужой земли.

Шаг за шагом ровно три недели

Мы вползали вверх, не знавшие преград,

Даже мертвые покинуть не хотели

Этот молньей опаленный ад.

Пусть любой ценой, но только бы добраться,

Хоть буравя снег, но только б доползти,

Чтоб в молчанье страшно и жестоко драться,

Всё, как есть, сметая на своем пути.

Под огнем навесным задержалась рота,

Но товарищ вырвался вперед…

Грудью пал на амбразуру дота —

Сразу кровью захлебнулся пулемет!

Мы забыли все… Мы бились беспощадно…

Мы на лезвиях штыков наш гнев несли,

Не жалея жизни, чтобы взять обратно

Развороченный кусок родной земли.

1941–1942 гг.

Война

Ты не знаешь, мой сын, что такое война!

Это вовсе не дымное поле сраженья,

Это даже не смерть и отвага. Она

В каждой капле находит свое выраженье.

Это – изо дня в день лишь блиндажный песок

Да слепящие вспышки ночного обстрела;

Это – боль головная, что ломит висок;

Это – юность моя, что в окопах истлела;

Это – грязных, разбитых дорог колеи;

Бесприютные звезды окопных ночевок;

Это – кровью омытые письма мои,

Что написаны криво на ложе винтовок;

Это – в жизни короткой последний рассвет

Над изрытой землей. И лишь как завершенье —

Под разрывы снарядов, при вспышках гранат —

Беззаветная гибель на поле сраженья.

1942 г.

Юрий Инге

1905–1941

Юрий Инге родился в 1905 году в Стрельне, в семье моряка. Дед его был офицером военно-морского флота, и Юрий был влюблен в море с самого детства, но из-за слабого здоровья он долго не мог попасть на флот. Пятнадцати лет пошел на завод «Красный Треугольник», вначале был чернорабочим, потом резинщиком. На «Треугольнике» проработал до 1929 года. И все же невероятным упорством он добился переаттестации и получил погоны моряка. Был журналистом газеты «Красный Балтфлот», писал стихи, участвовал в боевых походах балтийских кораблей против белофиннов, в десантных операциях (зима 1939–1940 года).

Поэму «Война началась» он написал за несколько дней до нападения Германии. В первые дни войны ее декламировали по радио: «Получена первая сводка… Товарищ! Война началась!».

Война шла на земле, на море, в небе и – как бы сказали сейчас – на информационном фронте. Воюющие стороны забрасывали друг друга листовками. Своих подбадривали плакаты, высмеивающие фашистов. На этот агитационный фронт были брошены лучшие умы и таланты Германии и Советского Союза. Воевал на нем и молодой поэт-краснофлотец Инге. Из-под его пера появляются призывные стихи, стихотворные фельетоны, подписи к сатирическим плакатам, а также рассказы, очерки.

28 августа 1941 года фашисты торпедировали корабль «Вальдемарас». Ю. Инге находился на его борту. В этот день газета

«Красный Балтийский флот» напечатала его последнее стихотворение.

Юрия Инге знали и ненавидели гитлеровцы. Впоследствии в освобожденном Таллине были обнаружены документы гестапо, – имя Инге значилось в списке заочно приговоренных к смерти.

«Придет пора: заплесневеет порох…»

Придет пора: заплесневеет порох,

Потухнет злоба, мир изменит вид,

И всё, что нынче побеждало в спорах,

Лишь в сказках превосходство сохранит.

Наступит день, и, может быть, мой правнук

Закончит дело, начатое мной,

И наших дней торжественную правду

Он назовет последнею войной.

Не зная, как на поле битвы горек

Вкус бьющей горлом крови и слюны,

Он подойдет бесстрастно, как историк,

К неповторимым ужасам войны.

Все это взяв как массу перегноя,

На коем мир спокойствие воздвиг,

Он все сегодня конченное мною

Использует как первый черновик.

Наступит день – и труд мой, как основа

Или чертеж, понадобится дням,

Я мысль свою, заверстанную в слово,

Как эстафету в беге передам.

И потому мы побеждаем в спорах,

Что вместе с песней в будущем стоим.

Придет пора…

     Но нынче нужен порох,

Сегодня он вдвойне необходим.

1933 г.

«В картине были воздух и пространство…»

В картине были воздух и пространство,

А в легких клокотала пустота.

Он отдал всё – любовь и постоянство —

Куску одушевленного холста.

Другой шел в бой, не кланяясь шрапнели,

Брал города, одетые в бетон,

И гордые полотнища знамен,

Пред ним склонясь, покорно шелестели.