Мэри распространила обожанье свое, каким одаряла ослика, на Финана, и в странствиях их по дорогам эти трое всегда держались вместе: архангел шагал по одну сторону от ослика, а Мэри — по другую, и (можно было б сказать) эти трое общались друг с другом, не переставая ни на миг.

Ослик, отметим, не разговаривал, однако с таким очевидным вниманием слушал, что никто б и не посмел сказать, что зверь не участвует в беседе: правое ухо живо внимало Мэри, а левое вытягивалось во фрунт, когда вступал со своим словом Финан, а когда случалось такое, что Мэри с Финаном затихали на мгновение, оба уха клонились вперед, к носу ослика, и он тоже затихал. Чья-нибудь рука то справа, то слева беспрерывно нежно гладила его по морде, и по временам совершенно неожиданно он любовно ржал на своих спутников голосом, какой истязал бы слух чей угодно, кроме истинно дружеского.

Патси Мак Канн и серафим Келтия привыкли идти следом за повозкой и тоже протяженно беседовали друг с другом.

Поначалу говорил в основном Патси, ибо в изобилии имел чем поделиться, а серафим слушал с внимательным смирением, однако вскоре Келтия, накопив знание, с великой живостью взялся дискутировать и спорить. Говорили они о многом, однако возьмись кто их послушать внимательно и записать все это, обнаружил бы, что чаще прочего беседуют они о крепких напитках. Мак Канн пространно повествовал о диковинных водах, какие, по слухам, сбраживают в заморских землях, могучих брагах, какие описывали ему пылкие моряки с просмоленными пальцами, а вот Келтия покамест рассуждал лишь о портере и виски и в разговоре этим вполне довольствовался.

Херувим Арт обыкновенно прогуливался в одиночку, позади всех, но иногда уходил вперед и слушал разговоры с ослом; бывало и так, что присоединялся к тем двоим, что шли позади, и вынуждал их осмыслять то, что не интересовало их, а еще, бывало, забредал в поля по ту или по другую сторону от дороги — или же влезал на дерево, или шагал один, горланя громкую песню, какую выучил на ярмарке, куда заглядывали они давеча, или молча гарцевал вдоль проселка, будто тело его переполнялось прыжками и не ведал он, что с ними поделать, — или одиноко плелся, скучая так глубоко, что, казалось, того и гляди свалится замертво.

Вот так житье их вошло в некую колею.

Когда вставали на ночлег, Келтия и Арт всегда усаживались рядом с жаровней, Патси Мак Канн — промежду ними; по другую сторону от жаровни устраивались архангел и Мэри; Финан, когда завершалась трапеза и все принимались болтать, всегда сидел рядышком с дочерью Мак Канна, брал длинную косу ее к себе на колени и подолгу мог расплетать и заплетать конец этого чудного вервия.

Мэри это нравилось, а остальные не возражали.

Книга II. Айлин Ни Кули

Глава XIII

Рано поутру достославно сияло солнце и плескал по дороге ветер, придавая всему вокруг беспечности; деревья буйствовали листвой, и всякая ветка пританцовывала с соседней, однако на небе облака мчали так споро, что догоняли друг дружку то и дело и так перемешивались, что сами же не умели выпутаться, а от их чрезмерного веселья расползлось темное ненастье и солнце сделалось угрюмым.

Мак Канн сощурил глаза, подобно птице, и потер подбородок.

— Скоро будет дождь, — сказал он, — и земля его хочет.

— Дождь будет сильный, — добавила его дочь.

— Именно так, — отозвался он, — наддадим-ка шагу, чтоб прежде дождя оказаться где-нибудь, бо отродясь не любил я мокнуть под дождем — да и никто не любит, кроме людей из графства Корк, а они уж такие к нему привычные, что и не различают, идет дождь али нет его.

И поторопили они ослика, чтоб шагал быстрее, и тот послушался.

Спешили они по дороге и увидели впереди двоих, что шли рядышком, а чуть погодя тех двоих нагнали.

— Знакома мне спина этого человека, — промолвил Патси, — но не могу сказать, откуда знаю ее. Впрочем, на лица у меня память крепкая, и через минуту я вам об этом человеке доложу все.

— А женщина, которая с ним, знакома ль тебе? — спросил Келтия.

— Женщину по спине не распознаешь, — ответил Патси, — никто не распознает ее, бо спины у женщин все одинаковые, когда шалью покрытые.

Мэри повернулась к ним.

— У женщин спина спине рознь, — произнесла она, — хоть в шали, хоть без, и по тому, как эта женщина шаль свою носит, я сходу скажу, что это Айлин Ни Кули[14] и никто иной.

— Раз так, — поспешно откликнулся отец, — пойдем-ка степеннее и догонять ее не станем. Мэри, а гра[15], шепни ослу на ухо, чтоб не торопился, бо нынче он горазд на потеху.

— Так и сделаю, — сказала Мэри и шепнула ослику на ухо «тпру» — и замер он на четверти шага.

— Не люба тебе та женщина? — вопрошал Келтия.

— Женщина она скверная, — ответил Патси.

— Из какой же породы скверных она?

— Той породы, какие греховодничают со всяким мужчиной, — резко ответил Патси.

Келтия на миг задумался, осмысляя это обвинение.

— Греховодничала ли она с тобою самим? — уточнил он.

— Не греховодничала, — отозвался Патси, — и потому не люба она мне.

Келтия осмыслил и это высказывание — и нашел его разумным.

— Думаю, — сказал он, — причина, почему не люба тебе эта женщина, — в том, что люба она тебе непомерно.

— Так и есть, — сказал Патси, — но нечего ей путаться со всяким мужчиной, а со мною не путаться.

На миг он умолк.

— Скажу тебе так, — воинственно продолжил он, — любился я с этой женщиной от рассвета до сумерек, а потом она ушла с человеком, что явился по узкой дорожке.

— В том было право ее, — со всем миролюбием произнес Келтия.

— Может, и так, но глазом не моргнув убил бы я обоих в ту ночь в темном месте.

— Отчего ж не убил?

— Она ослабила меня. Колени у меня подломились, когда она уходила, и на устах у меня даже проклятья не нашлось.

И вновь умолк он — и вновь заговорил гневно:

— Не желаю видеть ее вовсе, бо мает она меня, а потому пусть парочка эта шагает себе по дороге, пока не свалится в канаву терновую, в какой сгинуть им в самый раз.

— Думаю, — сказал Келтия, — что причина, почему не желаешь видеть ее, — в том, что желаешь видеть ее непомерно.

— Так и есть, — пробурчал Мак Канн, — верно и