Двуреченский безусловно вправе оставить скользкую и действительно любимую «псевдоисториками» тему реальности Куликовской битвы без своих комментариев. Особенно если возразить «псевдоисторикам» попросту нечего. Самым лучшим подтверждением реальности Мамаева побоища именно на Куликовом поле были бы археологические находки, однозначно подтверждающие факт сражения, в первую очередь братские могилы. Но именно этим археологи, включая копающихся как раз на этом самом поле Гоняного с Двуреченским, похвастаться не могут. Титанические усилия профессионалов и энтузиастов-любителей дали пока что более чем скромный улов. Гора упорно раз за разом рождает мышей. Вот и в 2009 году археологическая экспедиция Государственного музея-заповедника «Куликово поле» на четырех гектарах исследованной мемориальной территории нашла только 18 предметов снаряжения и вооружения, отнесенные к XIV–XVII векам. Сколько из них приходится на время Куликовской битвы и какая их часть могла бы быть как-то с ней связана, скромно не уточняется.

Отдадим должное сценарию «Тающий айсберг» — он снимает почти все нелицеприятные вопросы, на которые был бессилен ответить классический сценарий. Пусть численность московского войска взята с потолка, но она вполне реальна для Московского княжества того времени. Уход небольшой конной дружины к черту на кулички, то бишь Куликово поле, не оголял тылы и радикально не снижал боеспособность оставшихся защитников городов. В маневренном конном бою управление большими массами войск весьма затруднительно, поэтому Мамаю не нужны были никакие союзники, он их и не ждал. В такой «турнирной» схватке стратегия и тактика не играют особой роли, и Дмитрий Иванович вполне мог принять в ней личное участие, не теряя общего оперативного руководства боем. Потеряв судьбоносность, эта локальная битва перестала оказывать влияние на историю, а перестав влиять на дальнейшие события, в свою очередь, потеряла связь с разорением Москвы Тохтамышем. Два разделенные двумя годами локальных события оказываются просто никак не связанными между собой. По-прежнему непонятна только одна мелочь: чем Дмитрий Иванович заслужил почетное прозвание Донского?

Очевидное достоинство сценария «Тающий айсберг» не столько исторического, сколько политического свойства. Он устраняет предмет взрывоопасного спора между двумя основными народами и конфессиями России. Единственный же недостаток — это, по существу, упразднение Куликовской битвы как великого подвига русского народа и основания для присвоения московскому князю почетного прозвища.

Пустячок?

В последнее время тающая льдина былого айсберга сценария «Руси защитник» неожиданно наперекор естественному течению времени начала дрейф в прошлое. Для начала российский историк А. Журавель передвинул Куликовскую битву с традиционно ей приписанного 1380-го на 1379 год и привел для такой передвижки сразу пять аргументов.

Во-первых, несвойственная ордынским правителям двухгодичная задержка с реакцией на вожский разгром 1378 года. По сложившейся в Орде практике Мамай должен был бы наказать Москву немедленно в том же, в крайнем случае следующем, то есть 1379 году. Вместо этого он осенью 1378 года ограничился разорением рязанских земель, а отмщение главному врагу, Дмитрию Московскому, почему-то отложил еще на два года. Во-вторых, хронометраж обмена посольствами между восшедшим на престол Тохтамышем и Дмитрием Ивановичем. Анализ Журавелем наших летописей дает не двух, а трехлетний интервал между Мамаевым побоищем и разорением Москвы Тохтамышем 1382 года. Обратный отсчет вновь приводит к 1379 году. В-третьих, гибель Мамая, по ордынским источникам, где-то весной-летом 1380 года. По золотоордынской хронологии, Тохтамыш разбил Мамая весной 1380 года, тот после поражения бежал в Феодосию и был там убит. Следовательно, если Дмитрий Донской бился с Мамаем в начале осени, а именно на день Рождества Богородицы, как утверждают наши летописи, то он успевал это сделать не позже 1379 года. В-четвертых, освящение церкви Успения Богородицы на реке Дубенке Сергием Радонежским 1 декабря 1379 года. Согласно летописям, эту церковь Дмитрий Донской заложил во исполнение обета после победы в Куликовской битве. Таким образом, либо, по общепринятой хронологии, Сергий освятил ее за год до закладки, либо, по единственно разумному объяснению, Мамаево побоище и закладка церкви состоялись в 1379 году. Наконец, в-пятых, датировки в «Сказании о Мамаевом побоище» этого самого побоища. В разных списках «Сказания» встречаются годы и 1380-й, и 1379-й. Еще больший разброс наблюдается в днях недели. В разных источниках битва происходит в среду, пятницу, субботу и воскресенье. Такая же неразбериха и с другими промежуточными датами: сбором и смотром войск в Коломне, выходом в поход, переправой через Оку.

В связи с этими нестыковками А. Журавель приводит примеры других неверных датировок в наших летописях и объясняет их тем, что они были проставлены задним числом по прошествии многих лет и получены пересчетом с помощью специально составлявшихся для этого таблиц. Однако даже таблицы не избавляли летописцев от ошибок. В отношении же конкретно Куликовской битвы Журавель идет еще дальше и предполагает, что «Сказание о Мамаевом побоиице» специально вводит нас в заблуждение в угоду православной церкви и ее тогдашнего предстоятеля митрополита Киприана. Дело в том, что некоторые редакции относительно поздно написанного «Сказания» представляют Киприана вдохновителем похода и духовным наставником Дмитрия Донского. Но на самом деле по причинам, к которым нам еще придется вернуться, Киприана в Москве в 1379 году вообще не было, появился он там не ранее весны 1380 года. Поэтому авторы «Сказания», чтобы ввести митрополита Киприана в число действующих лиц, вынужденно перенесли Куликовскую битву, реально состоявшуюся осенью 1379 года, на следующий год и задним числом скорректировали дни недели, не учтя небольшой нюанс — високосность 1380 года, — из-за чего и возникли многочисленные ошибки с днями недели.

Что ж, может быть, А. Журавель и прав. Но, по большому счету, так ли уж важно, состоялась ли Куликовская битва осенью 1380 года или годом раньше? В большинстве случаев для истории и нас, глядящих на исторические события с расстояния в несколько веков, не столь принципиален сдвиг того или иного события на год-другой вперед или назад. Однако последствия оказались совсем другими и далеко не безобидными, когда наша тающая льдина, набрав ход, продрейфовала навстречу течению времени еще один годик и ненароком заплыла в год 1378-й.

А. Петров, ученый секретарь Отделения историко-филологических наук РАН, как-то мимоходом заметил: «Переписчик Рогожского летописца допустил ошибку именно в заголовке к рассказу о Куликовской битве, перепутав его с… «побоищем иже на Воже»». На это скромное замечание, которому, вероятно, сам автор не придавал особого значения, неожиданно последовало развернутое «возражение» писателя Н. Бурланкова, суть которого сводилась к тому, что никакой ошибки летописец не допускал, потому что никакой Куликовской битвы вообще не было, а было именно и только побоище на Воже 1378 года, события которого оказались позже перенесены на выдуманную Куликовскую битву. Разумеется, такое «возражение» секретарь отделения РАН не мог оставить без внимания, назвав его «историографическим абсурдом». Но при всей резкости высказываний и авторитете их автора, никаких содержательных возражений Бурланкову А. Петров так и не привел. И этот факт заставляет нас более внимательно присмотреться и к сценарию Н. Бурланкова, и к самой Вожской битве.