— Она хорошенькая?

— Иногда, — неуверенно ответила Ферн. — То она излучает мерцающее очарование, то ты видишь перед собой тощую безобразную женщину с огромным ртом. Это впечатление не зависит от ее внешнего вида, а только от манеры поведения.

— Ну, такая не опасна, — сказала миссис Уиклоу.

— Ты с ней справишься, — добавил Уилл. — Тебе это всегда удается.

Днем Ферн, разозлившись на себя за то, что раньше не подумала об этом, позвонила своему юристу, чтобы узнать, не остались ли у него ключи мистера Кэйпела. Однако светлая идея, осенившая ее, не привела к ожидаемому результату. Голос старого человека посоветовал ей поискать ключи в ящиках, шкафах, на полках и так далее.

— Это я уже сделала, — сказала Ферн.

— Значит, он спрятал их в надежное место, — уверенно заявил юрист.

— Этого я и боюсь, — сказала Ферн.

Напрасно Ферн пыталась запретить себе смотреть в окно каждые пять минут. То, что Рэггинбоуна все еще не было на склоне холма, возможно, было не так уж важно, но очень раздражало.

За чаем Уилл сильно испугал ее, как бы между прочим заметив:

— Этот камень снова исчез.

— Какой камень?

— Тот, который похож на человека. Его нет на месте уже несколько дней. Ты все выдумываешь, — сказала Ферн. — Забудь об этом. — Она все еще не решалась говорить с Уиллом о Наблюдателе.

Уилл посмотрел на сестру с явным неодобрением.

— Как ты думаешь, женщина, которая сюда приедет, связана со всем этим? — спросил он.

— При чем тут она?

— Не знаю, — ответил Уилл, — но знаю, о чем ты думаешь.

Элайсон Редмонд прибыла в тот же день. Ее «рэйндж ровер» был нагружен картинами, образцами ковров и декоративных тканей, несколькими картонными ящиками, крепко заклеенными липкой лентой, и тремя чемоданами фирмы Гуччи. На ее лице сияла дежурная улыбка, под солнцем поблескивали отдельные пряди в облаке ее волос. Она несколько заискивающе поздоровалась с детьми, извинилась перед миссис Уиклоу за неудобства, которые могут возникнуть из-за ее приезда, и потребовала немедленно провести ее по дому. Она не сказала: «Надеюсь, мы станем друзьями», не рассыпалась в поцелуях. Ее движения были легки, грациозны и неопределенны,

пальцы порхали в воздухе, волосы взвивались вокруг тела, и Ферн подумала, что надо быть безумной, чтобы видеть в этой женщине какую-нибудь опасность. Однако, когда Ферн увидела, как искусно Элайсон увела Уилла с чердака, обняв его за плечи, она заволновалась. Полет Элайсон по дому остановился, когда они вошли в гостиную. Она застыла на пороге комнаты и стала оглядываться, будто что-то разыскивая, при этом улыбка исчезла с ее лица. Правда, спустя мгновение, она уже взяла себя в руки и снова стала само очарование. Позже Ферн нашла объяснение этой странности в поведении Элайсон, но тут же отвергла его как слишком неправдоподобное, ведь Элайсон никогда прежде не бывала в этой комнате. Она просто не могла знать, что идол передвинут на другое место.

— Я помогу вам отнести ваши вещи, — предложил Уилл.

Элайсон поблагодарила его и вручила ему чемодан, а сама пыталась определить, насколько тяжелы картонные ящики.

— Большая часть картин может остаться в машине, — сказала она. — Один из наших художников живет в Йорке, я завезу их ему на обратном пути в понедельник. Только две из них я хотела бы повесить у себя в комнате. Я никуда не езжу без этих картин. Некоторые люди не могут отправиться в путешествие без любимой подушечки, сумки или какого-то украшения, а я — без картин. Хуже всего, когда летишь самолетом, они такие тяжелые!

Ферн тоже решила помочь ей, в основном из любопытства. Картины были очень тщательно упакованы. Когда Элайсон вошла в дом, Ферн отогнула край

упаковочной ткани, чтобы глянуть на полотно. Она полагала, что там окажется абстракция, но ошиблась. На картине была изображена голова лошади в проеме двери в конюшне. Сюжет достаточно обычный, но на переднем плане путь лошади преграждали балки и от краев картины на лошадь наползало нечто бесцветное, похожее на пятна плесени. Грива лошади была неестественно длинной и спутанной, ее лоб был странно изуродован, как будто художник вовсе не стремился сделать лошадь похожей на настоящую лошадь, однако глаза ее были абсолютно живыми. Эти темные глаза смотрели на Ферн одновременно с мольбой и с каким-то вызовом, отчего у Ферн заколотилось сердце. Жизнь в Лондоне не располагала к верховой езде, но Ферн всегда любила лошадей и мечтала когда-нибудь научиться сидеть в седле. Внезапно она протянула руку к полотну с желанием закрыть дверь конюшни. Поверхность картины оказалась грубой и холодной, как металл.

— Не трогай! — раздался позади голос Элайсон, прозвучавший так резко, что его с трудом можно было узнать.

Ферн отпрыгнула, у нее тряслись руки.

— Прошу прощения, — сказала она с преувеличенной вежливостью. — Я не подумала, что это может быть что-то личное.

Только мгновение Элайсон выглядела недовольной, затем гримаса раздражения исчезла, сменившись тонкой вуалью теплоты, разлившейся по ее лицу.

— Это старинная картина, — стала объяснять Элайсон. — Неосторожное прикосновение может нарушить слой живописи, он очень хрупкий. Я собираюсь ее реставрировать, полагаю, что в верхней части картины скрывается еще какое-то изображение. Повреждения должны смываться с большой осторожностью. Как видишь, я только приступила к работе.

Она взяла картину и понесла ее в свою комнату. С общего согласия ей отвели комнату на верхнем этаже.

— Подальше от всех, — сказал Уилл,

В комнате давно никто не жил, в ней было холодно и мрачно, однако Элайсон изобразила восторг при виде потолка в трещинах, потертых бархатных занавесок и тусклого зеркала над камином.

— Надеюсь, вы не сочтете меня слишком невежливой, — сказала она, — но мне бы хотелось иметь ключ от двери в эту комнату. Мне необходимо уединение. Я должна чувствовать своим место, где я живу, ничего не могу с этим поделать, вот я такая. Выросла в одной комнате вместе с тремя сестрами, думаю, все из-за этого.

— Извините, — сказала Ферн. — У нас есть только ключи от дома. Дядюшка Нэд, очевидно, спрятал все ключи в какое-то тайное место.

— Мы их везде искали, — добавил Уилл. — То есть Ферн их искала,

Наблюдая за Элайсон, Ферн отметила, что лицо гостьи на мгновение заледенело.

— В таком случае, сделайте одолжение, — сказала она, — не входите в мою комнату, когда меня тут нет. Надеюсь, вы понимаете меня.

«Понимаю ли я?» — спросила себя Ферн. Они с Уиллом спустились вниз, оставив Элайсон распаковывать вещи.

— Она очень любезна, — сказал Уилл, — да только кому может нравиться такая любезность, если не знаешь, насколько она искренна. Кажется, что она старается быть такой.

— Вся эта любезность — только оболочка, — заявила Ферн. — Только блеск, а не сущность. Это называется обманчивое обаяние.