— Красивые, — она порывисто поцеловала Бернарда в щеку, не заметив, как вздрогнул отец от такого проявления любви к незнакомцу, а не к нему.

Следующим днем Женя, как обычно, пошла из школы прямо в больницу. В мужской палате к кровати брата она пробиралась, затаив дыхание, опасаясь, что на нее, здоровую, молодую девушку, больные и раненые мужчины могут посмотреть с укором. Некоторые следом выкрикивали:

— Эй, цветочек! Подойди, дай мне тебя понюхать.

Но она, не задерживаясь, направилась к Дмитрию.

— Уж лучше бы тебе позволили лежать дома, — поцеловала она брата. — Я бы за тобой сама ухаживала.

— Женечка, — хмуро приветствовал он ее, откатываясь на край кровати, чтобы дать место сесть. Она опасалась, как бы, устраиваясь, не причинить ему боли. Брат был слишком отважным и не сказал бы об этом вслух, но временами она видела, как боль искажала его лицо, и пугалась.

— Садись, садись, — настаивал он, похлопывая рукой по одеялу.

Она осторожно усаживалась на кровать.

— Что-нибудь слышно об аресте? — спрашивал брат.

— Ничего.

— Слушание еще не назначено?

— Нет. По крайней мере, я не слышала.

— Сукин сын, — еле слышно бормотал он. — Я уверен, что за всем этим стоит отец.

— Ты все воображаешь! Тебе хочется думать, что она невинна и совершенна. А на самом деле она убежала-то, может быть, потому, что совершила преступление и боялась, что отец это обнаружит.

— Не будь наивным ребенком, — кричал Дмитрий, приподнимаясь с кровати, но боль укладывала его обратно на подушку. — Ты что, забыла? Нет, это ты все воображаешь. Тебе так хочется его выгородить, что ты ни о чем уже не помнишь. Представь себе ее. Подумай! Разве могла такая женщина совершить преступление?

— Она сбежала. Сбежала с другим мужчиной и даже не оставила записки.

— Я и в это не верю.

— Ты ни во что не веришь, хотя все это у тебя прямо под носом.

— Напротив, дорогая сестренка, — он произнес это ледяным тоном, — это ты не хочешь ничего замечать. Я уверен, она оставила для нас письмо. Она всегда так делала, когда уходила из дома. Не в ее характере было уйти, не передав нам ни единого слова.

— Тогда где же оно?

— Спроси у него.

— Ты хочешь сказать, он уничтожил письмо?

— Да. И еще я хочу сказать, что он был среди тех, кто ее арестовывал.

— Твоя нога сводит тебя с ума. Он собирается ее защищать. Он сам мне сказал, что поможет ей во имя прошлого. И просил меня и тебя пойти вместе с ним, — Женя чуть не плакала и говорила все настойчивее и настойчивее, стараясь заглушить сомнения в себе самой.

Дмитрий не ответил, лишь повернул к ней свою белокурую голову. И тогда она взмолилась:

— Скажи, он ведь… он этого не сделал. Он не мог так поступить. Зачем ему уничтожать письмо. Ну, скажи!

— Сексуальная ревность, — ответил Дмитрий, потерявший невинность восемь месяцев назад, на следующий день после стычки с отцом.

Женя попыталась осмыслить слова брата.

— В этом нет никакой логики. Зачем ему арестовывать жену, чтобы потом помогать. Зачем уничтожать письмо, оставленное для других.

Он твердо посмотрел на сестру:

— Ну как ты не понимаешь? Наталья Леонова была… нет, и сейчас красивая женщина. Талантливая актриса. Женщина, полная любви. Ничего этого в нем нет и никогда не будет. Его душа такая же уродливая, как и лицо. В ней может произрасти только ненависть.

Женю поразила страстность брата:

— Но он нас любит, — запротестовала она.

— Тебя, может быть. А меня — ненавидит. И боится…

— Ты все выдумываешь!

— Боится! Знает, что вижу его насквозь и могу заглянуть в черную дыру, которая у него вместо сердца.

Он так увлекся разговором, что, в отличие от Жени, не заметил двух мужчин, проходивших мимо сиделки: седовласого иностранца в безукоризненном костюме и рядом тяжело ступающего калеку.

Женя почувствовала, как взгляды больных сопровождали вошедших.

Дмитрий же заметил их, когда посетители оказались у ног кровати, и сжался, потом распрямился, губы сложились в саркастическую улыбку.

— Мистер Мерритт! Какая честь. Извините, что не могу встать, чтобы вас приветствовать.

Женя поднялась и подошла к мужчинам. Бернард улыбнулся ей, а Дмитрия спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Как всегда, прекрасно. А вы?

— Это он разыгрывает из себя мужчину. Не обращайте внимания, — предупредил Георгий.

Американец перевел взгляд с сына на отца и почувствовал вражду между ними. Сам он ушел из дома от отца, когда ему было примерно столько, сколько сейчас Дмитрию. Юноша в его возрасте может о себе позаботиться. Но сломанная нога — паршивое невезение.

— Что говорят врачи? — спросил он у мальчика.

— Что, когда я пойду, у меня будет неважная походка.

— А они не упоминали о возможности восстановительной хирургии? Может, не сейчас, а позже?

Дмитрий в изнеможении откинулся на подушку. Женя разрывалась между ними: она мечтала, чтобы Бернард помог, но видела, брат хочет остаться один.

— Нет, — твердо ответил он. — Об этом они не упоминали. Мы не на Западе, мистер Мерритт.

— При чем здесь это, — сердито перебил его Георгий. — Запад не больше развит, чем мы. Видите ли, — повернулся он к американцу, — у наших врачей и хирургов есть опыт войны. Они приобрели его на полях сражений под огнем. Наша страна — технологическая держава с хорошо развитой наукой, и советские врачи не уступят никому.

Дмитрий посмотрел на отца, открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но промолчал. На его губах играла чуть заметная улыбка.

Дежурная врач подошла к кровати и подняла на посетителей глаза, давая понять, что пора уходить.

— Товарищ врач, — начал Бернард.

— Да? — блондинка холодно смотрела на него. В его безошибочно угаданной иностранной внешности и акценте она разглядела вызов своему авторитету.

— Когда вы кончите работать, я хотел бы поговорить с вами. Об этом мальчике…

— Вы его отец?

— Нет.

— Если отец мальчика захочет поговорить со мной, я буду свободна чуть позже. А сейчас позвольте мне осмотреть больного, — и она взялась за запястье Дмитрия, повернувшись спиной к мужчинам.

Женя вышла вместе с ними из палаты, озадаченная грубостью врача. И Георгий, играющий роль хозяина в своей стране, чувствовал себя неудобно.

— Она выполняет инструкцию, — оправдывался он. — Сотрудники больницы не имеют права разговаривать с посторонними.