— Ты совсем как она. Может быть, это оказалось ошибкой. Но такие ошибки станут повторяться вновь и вновь, пока мы не создадим мирное справедливое общество. А на суде не прозвучало слово «еврейка»?

— Нет, я не слышала.

— А сионизм или сионистка?

— Нет.

— Космополитизм?

— Кажется. У меня в голове все смешалось…

— Помоги мне подняться, — мрачно попросил он. — Все то же самое. В деле заговора врачей против Сталина еврейских медиков обвинили в космополитизме. Тебе нужно учиться читать между строк, Женечка, и слышать слово, которое подразумевается, но не произносится вслух.

Она принесла брату костыли и следовала по пятам, пока он карабкался по лестнице, потом помогла устроиться в кровати, поправила подушки и поцеловала в лоб.

— Хоть ты и мой брат, но иногда мне кажется, что я тебя не знаю.

— Знаешь, Женечка, — он криво усмехнулся, — как и всякого другого. Я — оптимист и циник. Социализм — оптимистический взгляд на вещи, а капитализм нет. — Капитализм — цель идеальная, и иногда я сомневаюсь, что нам удастся ее достичь, если мы не избавимся от нашей твердолобости и зашоренности. А теперь — спать.

Дмитрий закрыл глаза. Несколько минут Женя стояла над ним, пока не услышала, что дыхание брата стало глубоким и ровным. Тогда она ощутила, что проголодалась, и побежала вниз на кухню.

Утром в день рождения Жени отец сел завтракать в свежевыглаженной рубашке, с тщательно расчесанными волосами. Появившись в комнате, он остановился и, волнуясь, спросил:

— Можно тебя поцеловать? Сегодня такой важный день.

Она не могла отказать и подставила щеку. Подойдя к стулу, Георгий выложил на стол завернутый в газету сверток.

— Тебе, — застенчиво произнес он.

Отец следил, как она открывала пакет, до последней секунды боясь, что его выбор оказался неудачным, что не подойдет размер, что подарок будет дочери не по вкусу. С тех пор как родилась Женя, он в первый раз покупал ей подарок. Раньше ими занималась Наташа.

К тринадцатилетию дочери Георгий отправился в иностранный магазин, смело двинулся по лестнице, неуклюже тряхнул головой, поймав на себе чей-то взгляд. Для него это было кошмаром, но он проделал все это для Жени.

— Чудесно, — произнесла она. — Спасибо.

Георгий вспомнил, как дочь подбежала к Бернарду и поцеловала его в щеку.

— Правда? — беспокоился он. — А цвет подходящий?

— Хороший, — блузка была сочного розового цвета, очень красивая, но рыжеволосая Женя избегала оттенков красного. — Вечером я надену ее.

Отец улыбнулся обещанию дочери.

Он предложил организовать праздник дома. Сначала Женя отказалась, не решаясь пригласить к себе друзей. Но Георгий настоял, и в конце концов она позвала Веру, невзначай бросив, что отец будет дома; и Маришу Александрову, чьи родители были приятелями отца.

— У меня для тебя есть кое-что, — он снова полез под стул и вытащил странный предмет из черного металла.

— Это от станка, с фабрики, где я работал до войны. Товарищ подарил мне это после того… в знак уважения, — он застеснялся, предлагая дочери такой необычный подарок.

Женя повертела предмет в руках: металлическая болванка с выступающим стержнем. Она положила подарок на стол, подошла к нему и поцеловала в щеку.

— Спасибо, красавица, — он потянулся, чтобы обнять дочь.

— Мне пора в школу.

— Да. Праздник будет вечером. А теперь беги. Спасибо тебе.

Она выбежала из кухни, задержавшись на пороге, чтобы махнуть рукой. Но через несколько минут вернулась, схватила со стола деталь станка и положила в школьный портфель. Она уже была далеко, а Георгий все еще смотрел ей вслед, безотчетно перебирая толстыми обрубками пальцев розовую блузку.

Девочки пришли вечером. Обе надели чулки, те, что Женя дала им в школе. Она показала, как их закреплять, наворачивая верх нейлона на копейку, пока чулок не облегал плотно бедро.

Входя, каждая из подруг преподнесла Жене подарок. От Веры она получила книгу с картинками диких цветов, от Мариши — маленький флакончик одеколона. Аромат оказался резким, приторным, предназначенным скрывать запахи, а не утонченным, как у матери. Но Женя поцеловала подругу и провела в гостиную.

— Это мой отец, Георгий Михайлович, — представила она; хотя их родители и знали друг друга, Мариша никогда не была в их доме.

Мариша не дрогнула, а Вера приветствовала Георгия как старого знакомого. Женя удивилась этому. Георгий, как всегда, выглядел ужасно. Неужели подруги прощают ему внешность, потому что прощает она?

Спустился Дмитрий, и Вера покраснела. Она взяла протянутую руку брата и держала бесконечно долго, как будто вовсе не хотела отпускать.

— Проклятые лошади, — пробормотала она, глядя мальчику в глаза, а не на ногу. — Женя мне все рассказала…

— Вера, — с улыбкой отвечал он, — если тебя так пугают лошади, обещаю не приближаться больше ни к одной.

Вера захлопала ресницами. Женя заметила, как под хлопчатобумажным платьем выделяются ее полные груди.

— Моя подруга Мариша, — представила она другую девочку недовольным тоном.

— Рад познакомиться, — обратился Дмитрий к живой блондинке, чей маленький курносый нос она сама называла «носиком».

Нынче вечером Дмитрий — само очарование, подумала Женя, очень привлекателен в черной рубашке, подчеркивающей бледность, делающей его похожим на поэта.

Женя надела новую блузку, подаренную отцом, и юбку, сшитую тетей Катей: белые фиалки на темно-синем фоне. Она старательно расчесала волосы, и они сияли, свободно ниспадая на плечи. Женя чувствовала себя красивой и счастливой. Вечер проходил на редкость приятно, на что она даже и не смела рассчитывать.

Все пили вино, даже тетя Катя, хотя обычно плохо отзывалась о вине и водке. Но этим вечером она казалась беззаботной и лицо ее рдело от удовольствия, видя, как гости опустошают тарелки и просят добавки. Она надела лучшее платье в цветочек с оборками на рукавах и бусы из темного янтаря с серебряной застежкой. В конце ужина тетя Катя внесла торт и поставила перед Женей.

— Пусть все неожиданности в твоей жизни будут только приятными, — сказала она, подавая ей нож.

Ничего не подозревающая Женя начала разрезать торт. Внутри было белое мороженное, начиненное цветными комочками замороженных фруктов. Именинница расплылась в улыбке:

— Сегодня лучший в моей жизни день рождения.

Но обнимая Катю, Женя вспоминала такой же праздник год назад. Мама нарядилась в красное платье с пламенной юбкой и, когда танцевала, юбка взлетала выше колен. Но Наташа не обращала внимания, кружилась все быстрее, юбка в вихре обнажала ее бедра, а она, откинув голову, весело смеялась, и ее смех и вихрь юбки переполняли комнату.