Рысь специально ослабил хватку, давая пленнику вывернуться и откатиться к стене. Остальные трое в ярости метнулись все разом… Вот уж точно, умалишенные, ничего не смыслящие ни в стратегии, ни в тактике. Да уж конечно, взять нахрапом, по-наглому – вот единственная и любимая тактика варваров, потому их и били римские легионы и в хвост и в гриву. Правда, в нынешние неспокойные времена все чаще выходило иначе – варвары научились от римлян искусству ведения войны, что в сочетании с их самоотверженностью давало очень даже неплохие результаты. Но эти-то трое придурков явно были не из умных варваров, эко ломанулись, дитятки…

Без особого труда Рысь увернулся, походя отбив все выпады и расцарапав рыжему Квинтилию щеку – пусть разъярится, теперь чем больше шума, тем лучше. Ну да, так и вышло. Нападавшие зарычали, словно дикие звери, замахали мечами – Юний для себя решил, что эта их попытка станет последней. К чему затягивать? Да и лишние трупы в этой ситуации явно не помешают. Рысь старался избегать излишней крови, но сейчас кровопролитие должно было пойти ему на пользу. Ах, какие хорошие слухи пойдут по городу! Ант Юний Рысь? Юрист? Ах, тот самый, что не боится браться за опаснейшие дела! Вот так-то… Какому-нибудь Лупоглазому Титу небось и не снилась такая слава! Ну, ребятушки, давайте…

Краем глаза Рысь уловил, как открылась дверь. Уловили и парни – как по команде убрали мечи в ножны. Это что еще за новости? Интересно…

Юний обернулся – в дверях стояла женщина, вернее даже, совсем юная девушка в германском мужском платье – переплетенных ремнями штанах и меховой крутке, в длинном плаще с красным подбоем, но поясе – меч-скрамасакс в синих сафьяновых ножнах. Волосы – светло-русые, даже скорее пепельные, подстриженные по-мужски, в кружок, но уже отросшие до самых плеч. Лицо… лицо красивое, даже очень. Без стеснения разглядывая незнакомку, Юний чувствовал, что так же красива и ее скрытая теплой одеждой фигура. А глаза… большие, глубоко-синие, это были глаза повелительницы. О, какой истинно царственный гнев сверкал в них! Красивая девочка… Жаль, не та ситуация, чтобы… Впрочем, ну а почему же – не та?

– Похотливый самец! – словно прочитав мысли, презрительно бросила девушка и так же гневно обвела взглядом своих. – Вы еще здесь? Я же приказала вам убираться. Что ждете? Думаете, вы явились сюда, чтобы затевать драки и судиться? Хотя, конечно, рыбника и стоило проучить… Но не так неумело, как вы!

Она добавила пару ругательных фраз на каком-то германском наречии. Правда, очень может быть, что фразы и не были ругательными, но Юнию почему-то хотелось думать, что были.

Парни, сконфуженно переговариваясь, удалились, даже рыжий нахал Квинтилий присмирел и, такое впечатление, посматривал на девчонку со страхом. А та лишь задержала в дверях самого младшего, Адоберта, тихо и ласково спросила что-то, тот улыбнулся, ответил и вышел вслед за остальными, плотно прикрыл за собой дверь.

– Почему ты хотел убить их? – тихо спросила девушка.

– Убить? – Рысь усмехнулся.

– Да, убить. Я видела твои глаза – глаза охотника, а не жертвы.

– Ты наблюдательна. Но это ведь не я заставил их устроить засаду!

Незнакомка усмехнулась:

– Квинтилий не зря ударил рыбника. Поверь, эта тварь заслужила куда большего. Квинтилий не хотел его убить или покалечить, просто показать, что есть еще люди, способные вступиться за слабых.

– Надо же, – недоверчиво прищурился Юний. – Просто одно сплошное благородство! Правда, незаконное.

– А эту тварь рыбника и нельзя наказать по закону! По вашему закону, закону римлян. – Девушка бросила на Юния такой уничижительно-презрительный взгляд, что тому вдруг стало обидно. Надо же, какая-то пигалица, которой вряд ли есть и двадцать, рассуждает тут о законах!

– Может быть, выпьешь вина? – с усмешкой предложил Рысь. – Заодно поведаешь мне про рыбника – чем же это он так провинился?

Девчонка надменно скривилась:

– Я не пью вино с римскими псами!

– Извини, я не вижу здесь псов.

– Все римляне – псы! – с неописуемой злостью выпалила юная разбойница.

– Ага! – с деланным возмущением откликнулся Юний. – Это уже тянет на оскорбление величия. А впрочем, не хочешь пить, не надо, а я так выпью.

Он уселся на ложе и с видимым удовольствием опорожнил бокал:

– Вкусно! Зря ты отказалась, клянусь Бахусом, зря!

– Хочу предупредить тебя – не ввязывайся в наши дела, – подойдя к двери, девушка обернулась, снова ожгла синью глаз… Ах, какие глаза у нее были, все можно было простить лишь за один ласковый взгляд, но…

– Знай, у нас много воинов…

– У нас?!

– И не все такие неумелые. Прощай, римлянин, и не забывай про предупреждение.

Она вышла, оставив после себя только дуновение ветерка. Лишь синевшие в комнате сумерки напоминали Юнию васильковые глаза незнакомки. Странная девушка… Похоже, разбойница. Из тех, что промышляют по темным улицам. Жаль. С таким умением повелевать людьми можно было бы многого добиться. Хотя, а что дает римский закон женщинам? Власть отца и мужа, ныне, слава богам, не такую жуткую, как в старину? Известную свободу, конечно, он им предоставлял, в первую очередь – знатным матронам. А эта девочка с васильковым взглядом… Наверное, она из каких-нибудь союзных Риму племен, например – хавков или хамавов. Может быть, даже знатного, по местным меркам, рода, дочь вождя или старосты. Эх, надо было спросить имя. Хотя ответила бы? Кто знает…

Юний долго не мог заснуть в эту ночь. Уже придя домой, ворочался на ложе, прогоняя Флакса – старый раб все заглядывал проведать, что с господином, не заболел ли?

– Нет, Флакс, не заболел, – отмахивался Рысь. – Но, похоже, ранен.

– Ранен?!

– О, не беспокойся. Я в переносном смысле. Помнишь, как там у Овидия?

Не с кем было ему воевать – соперники скрылись,

Некого было судить – тяжбы умолкли в судах.

Что оставалось ему, чтоб не стынуть без дела?

Влюбиться![1]

Старый раб хохотнул:

– Так это верно для того, кто сидит без дела? А такое скажешь ли о тебе, мой господин?

– И верно, мой верный Флакс, верно… И все же…

Она пришла к нему ночью, во сне, милая незнакомка с пепельным волосами и глазами цвета грозового майского неба. Одетая в длинное белое платье, какое носили женщины в роду Рыси, там, на берегах холодного озера-моря, девушка пела какую-то песню из тех, что пела в далеком детстве мать. Протяжную такую, привольную… Этой песне мать научилась от отца, эта была песня его племени, которое называло себя «ведающими слово»…

За рекой за быстрою

Леса стоят дремучие,

Огни горят великие,