6 ноября. Как странно! Определенно существует какая-то тайна касательно Розали и барона. Я уверена, что видела их вместе в кэбе сегодня утром, тогда как они планировали переправиться на континент в ночь с субботы на воскресенье и, соответственно, быть в Париже вчера. Получается, они опоздали? В любом случае, за полтора часа вполне можно добраться до Лондонского моста. Если же барон все же опоздал на поезд, он вполне мог посетить нас вчера. Из всего этого следует, что он вместе с Розали уехал сегодня утром. Весьма странно…

7 ноября. Есть ли у кого-либо другой такой супруг, как у меня? Полагаю, вчера он переживал по поводу того, что мое лечение гипнозом прервалось. Тревожилась ли из-за этого я? Как я могла, коль скоро он со мной, мой дорогой муж. Дабы развеять всяческое беспокойство, по инициативе Уильяма мы отправились в «Хеймаркет», там давали «Любопытного», выступали также танцоры из Испании. Право слово, давно я так не смеялась. Я не в восторге от этих буйных танцев, так что мы ушли сразу по окончании короткого фарса «Как вносить арендную плату». Мы с Уильямом славно повеселились, особенно нас позабавили веселые безумства этой маленькой обезьянки по имени Кларк. Райт в «Любопытном» также был бесподобен. Милый Уильям, с его стороны это было так мило, такая чудная затея!

5 декабря. Мы вновь собрались в театр, и вдруг это известие о болезни бедного мистера Мортона. Мой дорогой Уильям, как он добр ко всем. И как целеустремлен. Если затронуты его честь или же душевные струны, едва кто-то другой способен действовать столь же решительно и быстро. Когда поступило упомянутое мною известие, мы собирались выходить из дому, а уже на следующее утро мы были на пути в Неаполь, дабы осуществить необходимый уход за бедным мистером Мортоном.

6 декабря. Никто не может сравниться с моим Уилли. После всей этой суеты, связанной со сборами в дорогу, он, заботясь обо мне, принял решение переждать бурную погоду и повременить с морской переправой на континент. Поскольку Уилли терпеть не может всей этой гостиничной толкотни и я тоже, мы сняли пару уютных комнат. Мы пробудем здесь, пока погода не изменится к лучшему.

9 декабря. Мы по-прежнему здесь. За последние три часа ветер поутих, и мы надеемся, что уже завтра сможем пересечь пролив. Дорогой Уильям пребывает в беспокойстве; я убедила его взять меня на лекцию. Между тем ветер прекратился, и мы стали собираться в путь. Двенадцать часов! Я слышу, как Уильям зовет меня. Я должна сделать запись о мистере… Силы Небесные! Что происходит? Я чувствую себя такой больной… я просто —

2. Свидетельство доктора Ватсона

«Меня зовут Джеймс Ватсон, я врач с тридцатилетним стажем. В 1854 году я практиковал в Дувре. 9 декабря того же года ко мне обратились за срочной помощью, необходимой некой миссис Андертон. Ей стало плохо внезапно, сразу по возвращении с лекции в Таун-Холле. Она посетила это мероприятие вместе со своим мужем. За мной послали прислугу, работавшую в меблированных комнатах, где проживала эта супружеская пара. По дороге служанка сообщила мне, что „леди при смерти, а бедный джентльмен в полном смятении“. По прибытии на место я увидел мистера Андертона, поддерживавшего под руки свою жену. Он был возбужден и кричал: „Бога ради, поторопитесь. Мне кажется, у нее холера!“

[N. В. Далее в показаниях доктора Ватсона речь идет исключительно о симптомах болезни миссис Андертон, что может представлять интерес исключительно для представителей медицины, рядовому читателю они покажутся утомительными. Таким образом, этот абзац можно опустить; укажем только, что симптомы были аналогичны тем, что развиваются при отравлении сурьмой.]

Миссис Андертон лежала на софе в своей туалетной комнате, полураздетая, и была укрыта двумя или тремя одеялами; видимо, ее лихорадило. В комнате было тепло, но, несмотря на это и на одеяла, ладони и ступни моей пациентки были холодны. Я осведомился у мистера Андертона, отчего его супруга не в постели, на что он ответил, что с ней случился ужасный приступ рвоты, буквально в одно мгновение, им не удалось перенести ее. Практически сразу после моего прибытия приступ повторился, хотя было очевидно, что желудок пациентки практически пуст. Приступы продолжались в течение примерно часа. У больной были налицо признаки спутанного сознания, она страдала от желудочной колики, конечности ее судорожно подергивались. Я незамедлительно распорядился доставить из моего дома переносную ванну, которой пользовалась моя жена, и поместил туда миссис Андертон. Температура воды составляла примерно 36 °C.

Я заблаговременно растворил в воде три четверти фунта горчицы. Затем я отмерил тридцать капель опийной настойки в бокал, наполненный горячей водой с бренди. В тот момент я не проверял интенсивность болезненных симптомов, проявлявшихся непрерывно; они сопровождались резкими болями и выраженным набуханием надчревной области — эпигастрия. Дополнительная порция опиума не дала желаемого эффекта, не помогла также и комбинация синильной кислоты с креозотом. Пациентку извлекли из теплой ванны и с осторожностью уложили в постель. Вскоре после этого у миссис Андертон началось обильное потоотделение, и она продолжала страдать от мучительных спазмов.

[Повествование здесь возобновляется].

У меня появились опасения: очевидно, моя пациентка отравлена каким-то вредоносным веществом, тем более что все произошло совершенно внезапно, и до этого злополучного момента она чувствовала себя отменно. В этой связи я счел нужным предпринять тщательное обследование на предмет выявления в организме мышьяка и, при содействии мистера Андертона, досконально разузнал, имелись ли в доме какие-либо препараты, содержащие это или другое токсичное вещество, однако ничего похожего обнаружено не было. На тот момент в ходе моей проверки я не выявил ничего такого, что могло бы подтвердить мои подозрения. Проанализировав ситуацию, я пришел к следующему выводу: возможность преднамеренного отравления полностью исключалась. В супружеской преданности мистера Андертона сомневаться не приходилось; что же касается здешних домочадцев, то никто из них не был знаком прежде с моей пациенткой. Помимо всего прочего, необходимо принять во внимание и период времени, прошедший с момента последнего принятия пищи и до начала острого приступа. Миссис Андертон отужинала в шесть часов, а приступ случился в полночь. За это время она съела лишь одно печенье и выпила несколько глотков шерри, разбавленного водой. Я обнаружил бокал с остатками этого напитка на столике в ее будуаре. Я передал это, равно как и остатки печенья, на профессиональный лабораторный анализ. Ничего подозрительного выявлено не было. Я склоняюсь к мнению, что эти болезненные симптомы стали следствием некой естественной, хотя и не установленной причины. Возможно, это результат внезапного переохлаждения организма от ночного воздуха после тепла хорошо прогретого помещения. Правда, следует отметить тот факт, что миссис Андертон никогда не жаловалась на холод во время длительного переезда домой. К тому же этот приступ случился с ней тогда, когда она, уютно устроившись в своей комнатке, делала привычные дневниковые записи. А вот еще одно подозрительное обстоятельство: впоследствии моя пациентка упоминала о выраженном металлическом привкусе во рту. Подобного рода симптом встречается — вкупе с прочими, упомянутыми мною выше, — в результате отравления сурьмой, содержащейся в так называемом рвотном камне. Однако это средство ей никогда не назначали, и она не могла его принять самостоятельно по ошибке. По просьбе мистера Андертона, тем не менее, я представил ему ряд средств, традиционно применяемых в подобных случаях: портвейн, отвар из коры дуба и проч., правда, все они были в равной степени малоэффективны. Ввиду крайне острой формы отравления любые доступные лечебные средства не могли дать желаемого результата — организм пациентки практически сразу их отторгал. Таким образом, я решил отказаться от применения сильнодействующих доз, к которым прибегал прежде, равно как и от каких-либо медицинских препаратов. С учетом острого раздражения надчревной области — эпигастрия — я счел нужным ограничиться методами лечения, приносящими, исходя из моего практического опыта, терапевтический эффект, в частности периодический прием содового раствора по чайной ложке. Насколько мне помнится, это не раз оказывало благотворное воздействие на моих пациентов. В случае с миссис Андертон этот метод также сработал; примерно час спустя после его применения фаза острого приступа миновала. К полудню следующего дня заболевание приняло выраженную форму гастроэнтерита, и я продолжил лечение моей пациентки, используя апробированную в таких случаях методику. Вопреки моим предположениям, симптомы вышеупомянутого недуга также вскоре утихли. При этом миссис Андертон пребывала в состоянии крайнего изнеможения; по ночам она страдала от обильного потоотделения. На этой стадии я предложил ей прием тонизирующих средств и, с известной долей осторожности, назначил укрепляющую диету. Как результат, состояние пациентки стало стабильно улучшаться, хотя потливость по-прежнему оставалась повышенной. По моей рекомендации чета Андертонов в апреле 1855 года покинула Дувр. С тех пор я миссис Андертон не встречал. По моему суждению, единственной причиной этого острого приступа могло быть переохлаждение; подобная гипотеза базируется исключительно на том, что никакой иной причины попросту быть не может».