Сиси де Пуатье увидела женщину, поднимающуюся по встречному эскалатору, и ее рука крепче сжала резиновый поручень. Клара Морроу. Эта самоуверенная, нахальная, постоянно улыбающаяся деревенщина. Вечно она в окружении своих друзей, вечно с ней рядом ее красавчик-муж, которого она демонстрирует с таким видом, как будто то, что ей удалось отхватить одного из монреальских Морроу, было ее личной заслугой, а не нелепой прихотью судьбы. Сиси с трудом сдерживала ярость, охватившую ее при виде счастливого лица Клары, на котором сияли широко распахнутые глаза.

Ей хотелось перемахнуть через разделяющую их узкую полосу и вцепиться в горло этой ненавистной ей женщины, навсегда стерев улыбку с ее лица. Гнев, клокотавший в груди Сиси, превратился в пылающий сгусток, и если бы она могла дать ему выход, то сразила бы Клару Морроу наповал.

К сожалению, это было невозможно. Но то, что придумала Сиси, было немногим хуже.

Повернувшись к стоящему рядом с ней незнакомому мужчине, она сказала:

— Мне так жаль, Денис, что работы Клары показались тебе дилетантскими и тривиальными. Значит, она лишь попусту тратит время?

Краем глаза Сиси увидела, как улыбка моментально сбежала с мерзкого, самодовольного личика Морроу, и испытала чувство радостного удовлетворения. В яблочко. Сиси широко улыбнулась совершенно ошарашенному незнакомцу. Ей было совершенно безразлично, что он о ней подумал.

Когда Клара сошла с эскалатора, все было как в тумане. Казалось, что пол ушел из-под ног, а стены расступились и исчезли где-то вдали. Ей не хватало воздуха. Дыши, приказала она себе, испугавшись, что может просто упасть и умереть. Сраженная наповал. Сраженная словами Сиси. Такими небрежными и такими жестокими. Правда, мужчина рядом с Сиси показался Кларе не очень похожим на Фортана, но ведь до этого она видела его только на фотографиях.

Он назвал ее искусство дилетантским и тривиальным.

А потом пришла настоящая боль. И слезы. Клара стояла посреди универмага «Огилви», места, которое с самого детства было для нее совершенно особенным, и плакала навзрыд. Всхлипывая, она опустила свои чудесные дары на мраморный пол, осторожно поставив стаканчик с кофе рядом с пакетами с бутербродом и печеньем, как ребенок, оставляющий еду для Санта-Клауса. И наконец Клара сама опустилась на колени и замерла — крохотный сгусток боли, приносимый в жертву неведомому божеству.

Дилетантское и тривиальное… Все ее подозрения, все самые худшие опасения оправдались. Значит, вкрадчивый голос, который мучил ее по ночам, когда Питер спал, не лгал.

Ее искусство оказалось никому не нужной банальщиной.

Толпы покупателей обтекали ее со всех сторон, но никто не остановился и не предложил помочь. Точно так же, как она сама не помогла несчастному бомжу у входа в «Огилви». Клара заставила себя подняться, собрала пакеты и шаркающей походкой направилась к вращающимся дверям.

Снаружи было темно и холодно, а усилившийся ветер швырял в лицо пригоршни снега. Клара остановилась и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

Нищенка сидела на прежнем месте, напоминая бесформенную кучу тряпья, брошенную на тротуар у витрины.

Клара подошла к ней, заметив, что рвота успела застыть, образовав ледяной панцирь на заскорузлом одеяле, которое нищенка прижимала к коленям худыми руками. Теперь, при ближайшем рассмотрении, было совершенно ясно, что это все-таки женщина. Глядя на неряшливые космы седых волос, Клара наклонилась к ней, и ее саму чуть не вырвало от нестерпимой вони. Она инстинктивно отпрянула, но тотчас же взяла себя в руки и присела на корточки напротив несчастной.

— Я принесла вам немного еды, — сказала она сначала по-английски, а потом по-французски, пододвигая пакет с бутербродом поближе и протягивая стаканчик с кофе так, чтобы нищенка могла его видеть.

Та даже не пошевелилась, и это встревожило Клару. Может быть, она умерла? Протянув руку, Клара легонько коснулась покрытого глубоко въевшейся грязью подбородка и слегка приподняла его.

— С вами все в порядке?

Рука в черной от грязи, зловонной варежке резко взметнулась вверх и обхватила ее запястье. Нищенка подняла голову, и Клара увидела перед собой усталые, слезящиеся глаза, которые пристально смотрели на нее.

— Я всегда любила твое искусство, Клара.

— Совершенно невероятно.

Мирна не хотела обидеть подругу недоверием, хотя, честно говоря, «невероятно» — это еще было мягко сказано. То, что рассказала ей Клара, казалось просто неправдоподобным. Тем не менее, несмотря на чашку горячего чая и жаркий огонь, пылавший в дровяной печке, руки Мирны покрылись гусиной кожей.

Накануне они проделали весь обратный путь из Монреаля в молчании. Тишину в салоне машины нарушали лишь звуки рождественского концерта, который транслировался по Си-би-си. Но этим утром Клара явилась к ней в магазин ни свет ни заря, сияющая и оживленная, жаждущая поделиться своей фантастической историей.

— Тем не менее все было именно так.

Отхлебнув чаю, Клара взяла очередное песочное печеньице в форме звездочки, думая о том, когда наконец можно будет с чистой совестью запустить руки в многочисленные вазочки с лакричными конфетами и имбирными цукатами, которые Мирна расставила по всему магазину.

— Она действительно сказала: «Я всегда любила твое искусство, Клара»?

Клара кивнула.

— И это было сразу после того, как Сиси назвала твое искусство… Ну, в общем, это неважно.

— Не Сиси, а Фортан. Дилетантское и тривиальное. Вот как он его назвал. Но это действительно неважно. Главное, что Богу нравятся мои работы.

— А под Богом ты подразумеваешь заросшую грязью нищенку?

— Совершенно верно.

Сидевшая в кресле-качалке Мирна подалась вперед всем своим мощным телом. Вокруг нее, как обычно, громоздились стопки книг, которые еще предстояло просмотреть и оценить. Кларе иногда казалось, что у этих книг есть ноги и они повсюду ходят за Мирной. Где бы она ни появилась, книги всегда оказывались рядом, как увесистые визитные карточки.

Мирна вспоминала вчерашний день. Она тоже заметила бездомную бродяжку, но в этом не было ничего удивительного. Мирна всегда обращала внимание на представителей этого племени. Она часто задумывалась над тем, что она сделает, если увидит среди них знакомое лицо. Она годами наблюдала некоторых пациентов психиатрической клиники Монреаля, по поводу которых в один отнюдь не прекрасный день поступало распоряжение о выписке. За одну ночь эти люди из «пациентов» превращались в «клиентов», и их предстояло выпустить в большой мир, открывавшийся за стенами больницы. Мирна, конечно, пыталась возражать, но в конце концов сдавалась и оказывалась сидящей за потертым столом напротив проходящей перед ней череды «клиентов». Глядя им в глаза, она протягивала лживую бумажку, в которой говорилось, что они вполне дееспособны и в состоянии позаботиться о себе. Единственное, что Мирна могла сделать, — это снабдить их необходимыми рецептами и уповать на Божий промысел.