Так что, все было хорошо — ровно до приезда в этот жуткий вонючий город, Баккату. Будь воля Оса, свою пару к этой помойке он не подпустил бы и под пытками, но как повлиять на ситуацию, не вызвав гнев Мики и не раскрыв её личность в Предгорье раньше времени, он просто не знал. А потом стало поздно: на его девочку напали, и ужас от того, что он мог потерять её, которую так долго искал, которую уже любил, накрыл с головой и ослабил самоконтроль. Дракон долго не понимал — не желал понимать? — что боится она не сколько напавших на неё с неясными целями людей, сколько его, Оса. Это потом он с запозданием понял, что его способы убивать людей, дарованные отцом, со стороны могут показаться некрасивыми и сомнительными. В тот же момент Ос озаботился лишь тем, чтобы иссушить державшего её мужчину, а не подвергнуть алому мору: он не хотел, чтобы Мика испачкалась. О том, что зрелище может напугать, Ос просто не подумал, как и о том, как могут трактоваться его последующие действия.

Проблема Оса была в том, что, будучи полукровкой и сыном древесной драконицы, он, тем не менее, также являлся одним из могущественнейших существ Предгорья. При этом, в детстве, как несложно догадаться, себя он контролировал намного хуже, потому после очередного глобального наводнения, буквально смывшего школу, его в ультимативной форме попросили покинуть долину. Именно тогда матушка волевым решением отправила Оса к отцу. Йорамора, как ни странно, отпрыску обрадовался и принялся учить в своей исконной манере, далекой от принятых норм морали. Ос не любил признавать этого, но лишь там, плавая с отцом в облике змея по извилистым многочисленным рекам Шатаку, он чувствовал себя по-настоящему свободным и — собой.

С алым мором вышла интересная история; однажды к Йораморе пришли жрецы и принесли в жертву несколько девушек, в обмен попросив уничтожить соседнее племя, чтобы они смогли забрать его земли себе. Бог реки тогда дал им пилюлю, слепленную из его силы, и сказал:

— Когда решитесь уничтожить соседей от мала до велика, не жалея ни единого, поймайте кого-то из них и скормите это, потом — отпустите. Мор вырвется наружу и убьёт всех.

И да, случилось, как и предсказывал бог, но, покончив с соседним племенем, мор взялся за тех, кто его выпустил. Они вопели и молились, но отец Оса лишь смеялся до колик. На возмущение сына и его попытки остановить этот ужас Йорамора только покачал своей синеволосой головой.

— Полагаешь, я поступил нечестно? — серьёзно спросил Йорамора, отсмеявшись, — Нет, ребёнок. Они пришли ко мне с просьбами о смерти, пытаясь откупиться чужими жизнями. Почему эти людишки всегда считают себя умнее других, думают, что придут к богу, или предку, или демону, и тот поднесёт им победу, ничего взамен не попросив? Почему они верят в дармовые подарки, убеждённые, что вот лично они выйдут сухими из воды? Ничто так не работает: ни магия, ни жизнь. Отдавай и бери взамен, вот закон, и не стоит его нарушать. Алкаешь смерти — искупаешься в ней.

— Но почему ты просто не отказал им? — возмутился Ос тогда, и отец рассмеялся снова.

— Я бог, мальчик. Если бы я отказал, мне бы не слагали сейчас песнопения шаманы всех племён в дельте реки Йорам. Чтобы в тебя верили, не всегда нужно быть благом. Иногда нужно быть и мором.

Позже, уже став политиком, Ос вспоминал эти слова с горечью. А вот отец, словно что-то предвидя, вдруг сказал:

— А знаешь, я дарую алый мор тебе. Знаю, ты не останешься: жизнь бога не для тебя, а жаль, так жаль… А в мире смертных тебе пригодится мой подарок. На бессмертных, увы, подействует слабее, но вот люди — в твоем распоряжении. Сможешь сам пожелать, сделать его заразным или нет, убить медленно или быстро. И это не чары, это то, что попадает в кровь, потому никакая защита не поможет.

— Я не буду этим пользоваться! — вскричал молодой Ос, и бог рек расхохотался снова.

— Да, — сказал он сквозь смех, — Я тоже когда-то был маленьким. Ты поймёшь, ребёнок, просто не сразу.

И да, Ос понял. Этот случай, когда он увидел Мику, прижатую к стене, был восьмым разом. И где-то в глубине души, несмотря на то, что Водный не был особо склонен к рефлексии, мелькнула мысль: увидев в нём чудовище, Мика была не так уж далека от истины.

Потому что иногда нужно быть мором.

В ушах Оса все ещё звучали её слова «я больше не красивая девочка». Когда она произнесла это, когда начавшая уже проявляться связь истинных утопила Оса в ворохе ужасных образов и чувств, он вдруг осознал, что не так со шрамами, с углом, под которым они нанесены, и это ударило по голове обухом. Потому что досье, где говорилось о несчастном случае, явно было неполным. Потому что угол был таков, как если бы их нанесла себе она сама.

Оса вдруг тряхнуло, связь проснулась, и он увидел зеленоволосую девочку без лица, сидящую в углу.

— Быть красивой опасно и больно, — сказала ему она, — Лицо нужно закрасить. Понимааешь?

— Да, — тихо отозвался Ос, — Понимаю. Но тебе больше это не нужно. Не уходи…

Но она уже исчезла. А там, за двумя стенами, Мика, вздрогнув, проснулась. Ос сидел, вслушиваясь в её сердцебиение, и думал. Значит, милая, ты так хочешь рассказать мне, что твои сны тебя предают?..

— Приходи ещё, — шепнул он, — Пожалуйста.

— Вот скажи, ты мя уважаешь? — вопросил Нод, размахивая руками, как мельница. Мика, на чистой привычке уворачиваясь от его лапищ, кивнула-икнула:

— Ага.

— Я хороший!

— Ещё бы!

— Так объясни, почему она мне не дает?

Мика залипла: вопрос был из разряда философских. Оглядела Нода — косая сажень в плечах, лапищи на манер лопат, рожа широкая, нос приплюснутый, переломаный столько раз, что считать задолбаешься, в глазах проблеска ума не обнаружено.

— Дура потому что, — резюмировала Мика, — Души твоей не видит. А уж у тебя её… во!

Колдунья попыталась показать, сколько души, как-то неловко дёрнулась, и кружки покатились по полу. Все радостно заржали.

— И агрегат у тебя ничего так. И тело. Точно, походи перед ней голым! — воодушевилась Мика, — Она ж не слепая?

— А ты откуда знаешь — про агрегат? — заржал Нат, один из воинов, — Любофь, да? — и изобразил губами что-то малопонятное.

— Это ты показал, как сосешь воду из чайничка? Рада за тебя, ага. А голыми я почти всех вас видела. Лечила потому что, а не это вот все. Тьфу. Я со своими — ни-ни! Это как срать себе в кровать, сам потом в этом же дерьме изваляешься.

— Видел я твои ни-ни, — хмыкнул ехдненько Бран, — Но да ладно. Нод, ты нам лучше поведай, что за новая пассия?

Мика только фыркнула — после третьего литра Бран всегда забывал, что он простой парень и умных слов знать не должен. Мика не одёргивала: кому надо, и так в курсе, а другие не заметят — не меньше приняли.

— Она того… поэт, — выродил Нод гордо. Все за столом застонали — все бабы, в которых влюблялся Нод, были, как на подбор, душами такими тонкими, что не поймешь, как подступиться. На кой он выбирал таких — загадка загадок, но сердцу не прикажешь — это было как раз про Нода.