А ведь засранка крашеная была совсем не против. Я же не слепой. Дала бы мне. Дала как миленькая. Вон как цеплялась и сама не соображала, что начала об член тереться. Соски торчали сквозь майку. Меня от их твердости как насквозь прошивало. Воздух хватала, будто бежала всю дорогу. Огрызалась, но ведь дразнила меня откровенно, погремушка проклятая. Как же ты мне исхитрилась так в башку прицельно попасть? Чем там попадать-то вообще? Зенками наглыми кошачьими? Языком своим как бритва? Телом, что в мое вписалось у той стены, как кто нас друг под друга вылепил? Или этим грызущим с первого взгляда на тебя предчувствием катастрофы? Какого-то, мать его в качель, гигантского катаклизма, в который меня втянуло, и если и выживу, то прежним не буду?

— Ярик! — позвала меня Кристинка, о присутствии которой я уже и забыл, размашисто наматывая круги по бассейну, гоняя в мыслях картины, что прилипли там как густая смола — ничем не выведешь.

Как просовываю бедро между ног Роксаны, усаживая на него практически, и ловлю через тонкую ткань жар и влажность между ее ног, когда она будет ерзать. Как целую ее, остервенело, с нажимом, заставляя вжиматься затылком в стену, жестко удерживая пальцами за подбородок, чтобы ни отстраниться, ни отвернуться не могла, пока я нашариваю своим языком тот самый сто раз клятый пирсинг в ее. Как насаживаю ее на себя, натягиваю без жалости, как куклу, с размаху чтобы и по самый корень, пока она шипит свои гадости сквозь зубы и раздирает мне плечи…

— Яр! Я поговорить хочу! — снова позвала Кристина.

— Что? — добравшись до бортика, я оперся на него, выбираясь из воды. — Доплатить?

На самом деле нужно. Я над ней от души поизмогался. И вины девчонки нет в том, что не ей все это предназначалось и ни черта не вышло.

— Нет, я не о том.

Я обернул бедра простыней. Тошно и смотреть на упрямо торчащий хрен, будто конского возбудителя обожрался. Это же надо, в моем отнюдь не юном возрасте до такого докатиться? Стоит, как камень, днем и ночью подскакивает, и баба живая под боком — дери не хочу, вытрахивай эту дурь, но не-е-ет! Этому сраному полену погремушку подавай!

— Я уходить буду… ну с панели. — Кристина подошла ко мне ближе и осторожно погладила по плечу. — Я же сюда учиться приехала… ну так уж вышло, жить-то надо было как-то.

Я молчал, глядя в стену, и ждал продолжения, в принципе уже зная, о чем речь пойдет.

— Ты мне очень понравился. Хорошо мне с тобой, а тебе вроде со мной. — Что-то сегодня я этого не заметил. — Давай нормально встречаться. Я тебе изменять не буду, ты вон какой, и так секса с тобой мне выше крыши. Я готовлю хорошо и хоз…

— Нет! — отрезал и пошел к мужикам за стол.

— Почему нет, Ярик? Я молодая, здоровая, слежу за собой. Слушаться тебя буду, слова против не скажу никогда. Ребеночка тебе рожу, нормально заживем. Почему не попробовать?

В черепушке бахнуло так, что меня даже плечом в стену повело.

— Потому что одной падкой на деньги шлюхи мне в этой жизни хватило.

«Ну что можно купить на твою ментовскую зарплату, Яр?! Это же слезы! А я жить хочу, нормально жить, а не с копейки на копейку перебиваться. Хочу вещи красивые носить, пока молодая. Хочу путешествовать! А не дома сидеть с ребенком этим, отказывая из-за него себе и в последнем».

— А на что мне было жить? Задаром никто меня не кормит! — Тон Кристины моментально из просящего стал злым.

— Шла бы тогда посуду мыть или улицы мести. На пожрать бы хватало.

— Ну и пошел ты! Кто на тебя такого бешеного еще поведется-то? С тобой и девки-то другие ни за какие деньги не хотят, а я тебе по-людски себя предложила!

— Предложение отклонено. Благодарю за щедрость, — фыркнул я, уже ее больше не жалея.

— Козел.

А вот погремушка меня «гризли» обзывала.

— Ну что, попустило? — встретил меня похабной ухмылкой Андрюха, бесстыдно лапая белобрысую шлюху.

Я молча налил полный стакан коньяка и хлопнул его как воду.

— Не попустило, — мигом помрачнев, заключил друг. — Ты что это, Кристюша, сноровку, что ли, теряешь?

— Да пошли вы! — огрызнулась девка.

— А ты не попутала ли ничего со мной так разговаривать? — тут же взвился Боев.

— Забей, — махнул я рукой. — Вызови мне тачку, вдатым за руль садиться не буду.

— Эй, Яр, ну ты чего? Кристинка облажалась, так вот, Светку возьми. — Он стал выпихивать блондинку из-за стола. — Давай, шевелись, порадуй хорошего человека.

— Домой я. Радуйтесь тут без меня.

На заднем сидении в такси меня догнал проглоченный, считай, на пустой желудок алкоголь. В голове зашумело, расслабляя хоть немного и тело, и звенящие нервы. Но все пошло насмарку, как только ввалился, слегка заплетаясь в ногах, во двор. Мало того, что у чертовой заразы опять орал дурниной рок, из открытой форточки дым валил, как из паровозной трубы, так еще и перед ее крыльцом стоял драндулет давешнего карася недобитого. Сверкал в свете уличного фонаря хромированными деталями, будто издевательски скалился мне в лицо. Ах ты ж, сучка оборзевшая! Я сейчас устрою и тебе, и этому твоему суициднику!

Подбежав к двери, я готов был ее просто расхреначить, но тут в мою пьяную башку проникла мыслишка получше. Евгения Титовна на последнем году своей жизни выдала мне ключи от своей половины. Пожилой человек, мало ли что. И где-то они у меня должны до сих пор валяться.

В свой дом вломился, ловя себя на том, что аж порыкиваю от предвкушения скорого возмездия за непослушание. Я тебе сейчас… сука, не знаю еще даже, что сделаю, но ты у меня пожалеешь, погремушка, и сильно.

Открыв соседскую дверь, я, ухмыляясь, как демон, вылезший прямиком из ада, пошел на слабый свет в гостиной. А войдя, замер истуканом, у которого котелок стремительно стал превращаться в готовый рвануть вулкан. Эта конченая дрянь крашеная, полуголая, в одной футболке и без штанов лежала под ерзающим на ней тощим утырком без рубашки и в спущенных наполовину с задницы джинсах. Прямо на моих глазах эта кошка блудливая схватила будущего самоубийцу за длинную челку, потянула, отстраняя от себя.

— Хорош лизаться, достала твоя прелюдия! — донеслось до меня сквозь орущий музон.

И вот с этого мгновения все смазалось в моем сознании. Оглушительный «бабах»! Оторвал и забросил в неизвестном направлении мою крышу и с ней остатки адекватности и цивилизованности.

Пинком я заткнул стоявший на полу музыкальный центр. Карась, нелепо взмахнув грабарками, с воплем полетел в стену, где и обмяк, притихнув. Погремушка успела взвиться на ноги на диване, заорав: «Какого хера!» Спрыгнула на пол, рванув к двери, но я перехватил ее, не дав сделать и шагу. Она укусила меня за руку и пнула по голени босой ногой, сделав больно только себе. Я, сжав руку на ее горле, повалил обратно на диван, не замечая, как она отчаянно брыкается и колотит меня, куда придется, кулаками. Навалился сверху, сжав тонкую шею чуть сильнее, и, на последних остатках самоконтроля остановив себя, уставился в лицо этой дряни. Но вместо испуга увидел в наглых кошачьих глазах только ярость и вызов.