Я держала Кирюшку, стонущего от боли, Черкасов пробирался по заснеженной трассе, запруженной сигналящими автомобилями, дворники бесперебойно работали, сметая хлопья снега с лобового стекла…

Визит в обычный городской травмпункт чуть не начался со скандала. Гриша увидел толпу покалеченных людей в очереди, но даже не обратил на них внимания.

Рванул к кабинету, дернув за ручку и собираясь войти внутрь без приглашения.

Очередь чуть не взбунтовалась. Пришлось оттащить Черкасова в сторонку и объяснить, что ему тоже придется подождать, что он вроде тоже простой смертный и привилегий не положено. Ни за какие деньги.

А он попытался пихнуть их в регистратуре, ругался, убеждал меня ехать в частную клинику к его знакомому врачу. Едва сдержалась, чтобы не отправить его куда подальше, но если бы не он, то я не знаю, что бы я делала…

– Точно ничего больше не надо? – не унималась я. – Он так сильно упал вниз лицом. Может быть, сделать УЗИ мозга?

– Следите за его состоянием. Тошнота, рвота, головокружение, спутанность сознания, потеря аппетита, судороги… При этих симптомах стоит обратиться к врачу. Но я не вижу причин для беспокойства. Дети постоянно падают и отделываются легким испугом. В Новый год у нас стандартно аврал, – продолжал врач, дописывая в карточку нужные строчки, а потом уперся укоризненным взглядом в Гришу, примостившегося на хлипком стульчике сбоку: – Так что не надо тут устраивать скандалов, папаша. Люди по несколько часов ждут, вы еще быстро к нам попали.

– Он не папаша! – ляпнула я. Отчего-то мне показалось крайне важным влезть со своим замечанием.

Доктор оценивающе поглядел на Гришу и моего сына, и его седые брови взмыли вверх в удивлении. Комментировать он ничего не стал, но я почувствовала сильное смущение и досаду.

Вот зачем только привлекла внимание Черкасова? Я прямо-таки кожей ощутила его напряжение, которое растеклось удушающими волнами по маленькому кабинету.

Но он тоже не стал ничего говорить в присутствии доктора, поднялся с места, подхватил Кирюшу на руки, как уже делал, вынося ребенка из машины. И понес его из кабинета в коридор. У гардероба Кирюша решил проявить самостоятельность.

– Я сам оденусь, я взрослый, – спрыгнув на пол, заявил он нам, протянув мне руку в ожидании, что я выдам ему номерок от одежды.

– Нет, тебе нельзя, я помогу тебе одеться и дома буду следить, чтобы ты не активничал.

– Я не маленький! Я сам! – решил не к месту и некстати заупрямиться сын. Порой с ним было не сладить. Видимо, Черкасовские гены срабатывали, потому что подобных вздорных черт характера у меня не наблюдалось.

– Руку надо беречь, малой, а то как ты будешь хлопушки хлопать в Новый год? – Гриша присел на корточки и заглянул сыну в глаза.

Эта сцена разбивала мне сердце. Каждый раз, видя их рядом друг с другом, я сгорала от чувства вины и одновременно жутко боялась, что моя тайна раскроется.

В это время зазвонил телефон, и я уже не могла сбрасывать звонки от Таи, которая, очевидно, испугалась, что мы не берем трубку, и позвонила раз двадцать. Гриша кивнул мне, давая понять, что справится, и я отошла в сторонку.

– Лиза! Что у вас случилось?! Почему не берешь трубку?

– Тай, извини, – быстро объясняла я, глядя, как Гриша заботливо одевает сынишку, – Кирюшка бежал с крыльца и очень сильно упал…

Подруга заохала и запричитала, виня себя, что не предупредила меня посыпать ступеньки песком, и позвала Макса, чтобы ехал нас спасать.

– Не надо, Тай… Тут Черкасов. С нами в травмпункте, всё в порядке. Думаю, он отвезет нас обратно.

Повисла неловкая пауза, сказавшая мне многое. Не будь подруга замешана в визите Гриши в наш дом, она бы обязательно удивилась, откуда он оказался рядом с нами. Но Тая не могла этого сделать – ведь она всё и подстроила!

– Тай, ты же специально не предупредила Черкасова, что мы в доме? – решила я быть честной и не ходить вокруг да около.

– Лиз… Ты прости… Я бы ни за что так не поступила, если бы у тебя всё было по-прежнему, но Константин тебя бросил, и я подумала…

– Тая, это нечестно… – надтреснутым голосом прошептала я. – За моей спиной… Ты могла сказать…

– Я говорила! Много раз говорила, Лиза! Ребенок должен знать отца. Я так долго берегла тайну ради сохранения твоей семьи, но сейчас хранить-то и нечего?

Больше всего мне хотелось бросить трубку, слушать откровения подруги было невыносимо. Слушать и одновременно признавать ее правоту. Я так привыкла прятаться от правды, что сейчас мне было очень больно, душу будто перемалывало в мясорубке.

Но я не представляла, как сказать правду Грише! Как признаться? Как потом смотреть в его глаза?! Тем временем подруга продолжала вещать на том конце провода:

– Приезжайте к нам пораньше, раз уж вы с Гришей оказались вместе. Мы сегодня вечером будем ставить елку.

– Нет, я всё еще хочу побыть одна, а Кирюшке нельзя активно работать рукой. Черкасов отвезет нас домой, а потом пусть едет куда хочет…

Кинув взгляд в сторону уже одетых Гриши и сына, я похолодела. В ожидании моего возвращения они занялись разглядыванием свидетельства о рождении! Вот большая мужская рука открыла красную книжку… Вот Черкасов вчитался в строки и нахмурился.

Сердце мгновенно провалилось куда-то вниз, когда наши взгляды встретились.

Он сжал зубы и выпрямился, ожидая, пока я на ватных ногах подойду к ним и под немигающим взором оденусь. Я шла за Черкасовым до машины едва дыша. Оказывается, я уже понимала его эмоции. Всегда такой улыбчивый, обаятельный, сейчас он явно злился, сдерживаясь ради ребенка. Продолжал он молчать и по дороге в дом Суворовых, врубив громко музыку и периодически встречаясь со мной взглядом через зеркало заднего вида.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я боялась, тряслась, стискивала Кирюшку в объятиях и пыталась подобрать слова. Боже, что же я ему скажу в свое оправдание?!

Гнев и смятение туманили разум. Ни черта не было понятно! Пацан мой? Невозможно! Как такое уложить в голове? Но я видел своими глазами прочерк в графе «отец» в чертовом свидетельстве о рождении. Видел дату, когда родился Кирилл. А считать я умею.