Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее глаза вдруг оказались прямо перед его лицом, и он буквально ощутил этот взгляд — ласковый, зовущий, обещающий…
— Это потому, что ты боишься меня огорчить, обидеть, ведь так?
Объяснять девчонке принципы бусидо[4]Сашка не собирался, а потому почел за лучшее кивнуть.
Ленка отложила в сторону пистолет и, обняв, повлекла его к себе…
…Брат Теруо следил за тем, как Сашка рубит катаной тонкую струйку воды. Раз за разом стальная полоса проходила сквозь прозрачную влагу, и раз за разом в сторону отлетала маленькая, почти незаметная капля. Но Сашка ее замечал, морщился и повторял все снова. Взмах, взмах, взмах…
— Не так. — Голос Теруо был, как всегда, почти лишен интонаций. — Вот смотри…
В его руках оказался тонкий прутик. Наставник сделал короткое движение кистью, и на Сашкиной руке появилась красная полоска.
— Собрался?
Сашка знал, что будет, если он ответит «нет», но понимал: если он скажет «да» и не сумеет выполнить задание, Теруо просто станет меньше уважать его. А уважение наставника стоило физической боли…
— Нет, брат Теруо…
Снова свистит лоза, и на руке появляется новая красная полоска.
— Смотри не глазами — смотри духом! У тебя есть все, чтобы сделать это движение!
Новая красная полоса…
— Понял?!
— Не знаю…
Свист лозы.
Взмах меча. Серебро клинка режет серебро струи и уходит прочь без капель. Сухое…
— Рубя мечом — стань мечом. Посылая пулю — стань пулей. В бою с противником — стань им, стань им и выше его. Лишь этот путь приведет тебя к победе!
Сашка вновь рубит воду, и вновь все получается так, как и должно. Теруо делает жест, приказывая окончить. Затем спокойно усаживается рядом с текущей из стального крана струйкой, подставляет под нее маленький закопченный котелок.
— Мы будем пить чай, и ты спросишь меня о том, о чем хочешь спросить…
…Чашку с чаем надо брать кончиками пальцев, чтобы показать, как полно налил вам хозяин. Этому меня учил еще тот, прежний наставник, в другой, прежней жизни. Теруо наливает мне чуть больше половины чашки, слегка улыбается и садится напротив меня.
— Беседа двух воинов подобна солнечному лучу зимой. Он светит и радует, но не горячит и не утомляет.
— Наставник…
Но Теруо останавливает меня:
— Воин должен быть почтителен к старшему, но не должен унижать себя, будучи равным среди равных.
— Брат Теруо… Женщина, она… Ленка…
Он внимательно смотрит на меня:
— Так это была Елена? Я понял, что ты был с женщиной. — И, предваряя мой вопрос, слегка улыбается: — Ты пахнешь по-другому. Мужчиной. Да, женщина может вывести воина из равновесия. А знаешь, почему?
— Нет.
— Знаешь ли ты форму разума и форму женщины?
Иногда мне кажется, что Теруо издевается надо мной. Какая форма может быть у разума?
— Не знаешь. А между тем разум имеет четыре угла и не будет двигаться даже в случае смертельной опасности. Женщина же кругла. О ней можно сказать также, что она не ведает различия между добром и злом, между хорошим и плохим и может закатиться куда угодно.
Вот так. Вроде бы ничего не понятно, но ведь все ясно. Ленка, Ленка…
— Скажи мне, — Теруо смотрит на меня поверх чашки, — ты ее любишь? А она тебя?
— Не знаю… Люблю…
— А знаешь ли ты, что любовь черпает свою силу из смерти. Человек должен умереть за свою любовь, и поэтому смерть очищает любовь и делает ее трепетной. Это — идеальная любовь. Идеал любви — тайная любовь…
Мой прежний наставник никогда не говорил со мной об этом. Наверное, он считал, что я слишком мал…
— У мужчин должна быть возможность удовлетворять плотские желания. Без этого подлинная любовь невозможна. В этом трагическая сторона мужской физиологии. Ты не должен стыдиться этого. Но это не должно расслаблять тебя.
Теруо смотрит на меня долгим, очень долгим взглядом и вдруг одним движением встает. Словно вода потекла вверх…
— Если это добавит тебе уверенности, то я скажу так: если бы я имел дочь, то выдал бы ее за тебя и благодарил бы судьбу за то, что она послала мне такого сына.
Сашка уже забыл, как он жил до этой странной «военно-приходской школы». Лишь иногда, очень-очень редко, во сне он видел родителей, свой прежний дом, школу… Тогда становилось так сладко, так тепло… Но потом обязательно появлялась тетка и ее высохший, точно скелет, муж. И все обрывалось. Он вздрагивал и просыпался. Иногда негромко вскрикивал. Тогда Ленка, спавшая рядом, не просыпаясь, тихонько гладила его по плечу и, повинуясь материнскому инстинкту, старалась укрыть его потеплее и прижаться к нему покрепче. И он снова проваливался в сон — уже в другой, в котором были полоса препятствий, тир, фехтование и наставники…
Дни же были так плотно заполнены, что времени на размышления или воспоминания не оставалось. Зарядка, завтрак, тренировки, занятия по школьной программе, уроки по Закону Божьему, снова тренировки — рукопашный бой или фехтование, обед, кросс, тренировки… А если между обедом и ужином выпадало хотя бы несколько свободных минут, то все топали к малышам — несколько групп в этом странном учебном заведении были укомплектованы совсем маленькими учениками — шести-семилетнего возраста, хотя встречались даже пятилетние.
С одним из таких вот пятилеток у Сашки завязались очень теплые отношения. Малец с редким именем Гаврила — Гаврик искренне считал Александра чем-то средним между отцом и старшим братом. Сашка помогал маленькому Гаврику во всем, с чем только малыш сталкивался в этой странной школе: помогал латать порванную ряску, старательно гонял Гаврика по букварю, страховал возле турника, учил плавать — да мало ли найдется повседневных дел, с которыми так трудно управиться, если тебе всего пять и некому вытирать тебе нос?
Общение с малышами было вроде бы делом обязательным, так сказать, программным, но очень скоро для многих ребят постарше превратилось из обязанности в удовольствие. Ну, кому из мальчишек или девчонок не захочется почувствовать себя самым умным, самым сильным, самым умелым, самым знающим? Особенно млели девчонки, для которых возня с малышами превращалась во что-то вроде игры в «дочки-матери», только с живыми куклами.
Вот и сейчас Сашка и Ленка торопились к «своим» малышам: Гаврику и его шестилетней подружке Насте. Как и полагается примерным старшим брату и сестре, они несли гостинцы: у Сашки в кармане лежали сэкономленные со вчерашнего ужина две шоколадные конфеты, а Ленка тащила завязанные в платок четыре крупные сливы-венгерки, добытые ей одной ведомым способом.