Торопливо накинув куртку, я спустилась вниз и вытащила карту памяти из видеорегистратора, а ещё через десять смогла убедиться: машина точно та самая, сомнений нет. Только странно, зачем сначала привозить, а потом похищать? Не думал же он, в самом деле, что после тяжелейшей операции он вдруг очнётся и заскачет весёлым козликом? На моем столе он уже был под наркозом, а в каком состоянии его вышвырнули?

Я снова пересмотрела видео, теперь уже неотрывно глядя на Муху, и удивленно откинулась в кресле: точно в сознании. То есть, если бы хотел что-то спросить, шанс был. А если бы хотел добить, как заметил отец, проще было придушить подушкой. Ещё вариант — не хотел, чтобы спросили другие, но смерти ему не желал. Привёз, чтобы подлатали и умыкнул сразу после, надеясь, что оклемается. Но тогда, везти его в заброшенную деревню, без сопровождения медика, без элементарных препаратов, капельницы, света, на худой конец, как минимум странно. Много возни ради спасения жизни и слишком маленький шанс на успех. Но я рассуждаю с позиции врача, а он вполне мог решить, что операции будет достаточно. При этом, днём он успел выяснить фамилию хирурга, который его штопал, то есть, мою. Зачем, если собирался просто его умыкнуть? Что-то не сходится.

А что с Людмилой? Судя по тому, что она переспала с двумя мужчинами за один день только ради того, чтобы помочь ему, она его любила. Немного извращённая логика, но и перед смертью держалась до последнего. А раз любила, то наверняка кому-нибудь о нем рассказывала, матери или подругам. Для начала стоит наведаться на кладбище и оставить цветы… как это не прискорбно было констатировать — для успокоения собственной совести. Мне было жаль ее, такой смерти никому не пожелаешь, но внутри сидел настырный маленький червячок, противным голосом сообщая мне, что где-то очень глубоко обстоятельству ее смерти я рада. Хотя, меня вполне бы устроило если бы она, скажем, переехала и была счастлива где-нибудь в другом месте. Подальше отсюда.

Я тяжело вздохнула, испытывая отвращение от собственных чёрных мыслей, но времени кривить душой не было. А если сейчас же не лягу спать, то и времени на отдых. Покосилась на ампулы со снотворным, все ещё лежавшие на прикроватной тумбочке, но отсоветовала себе прибегать к подобным мерам. Просыпаться не там, где засыпала, мне совершенно не понравилось.

Дневная активность сказалась на мне наилучшим образом — я вырубилась, едва голова коснулась подушки, а через пять часов встала бодрой и готовой к действию. Правда, с планом была загвоздка, он по-прежнему включал в себя лишь один пункт, но отчаиваться было рано. Позавтракав и одевшись в чёрное, я отправилась на кладбище.

Могилу Гаскиной я нашла без труда среди последних захоронений. Положила цветы, тут же затерявшиеся среди прочих, и без мыслей уставилась на ее фотографию в красивой золоченой рамке.

— Мне жаль, Люд, — сказала тихо, — жаль, что это случилось с тобой. Врагу не пожелаешь, а мы хоть и не дружили, но и врагами не были.

«Не успели» — добавила мысленно и развернулась, услышав, как рядом хрустнул снег.

— Кто Вы? — спросила женщина и подошла ближе, едва переставляя ноги. Понятно, почему я не услышала ее раньше: она была похожа на тень. Бледное безжизненное лицо, усталые красные глаза с отёкшими веками, руки безвольно висят вдоль тела.

— Коллега, — ответила негромко. — Примите мои соболезнования, — предположив, что передо мной была ее мать.

— Вас не было на похоронах, — заметила, присматриваясь. Удивительно, как она вообще кого-либо могла заметить, кроме собственного горя.

— Я лежала в больнице с пневмонией, — ответила, смиренно опустив взгляд. — Вчера впервые вышла на смену и коллега сказал… ужасное несчастье, — ее мать кивнула, а на глазах навернулись слёзы. Я постояла немного и пробормотала в задумчивости: — Ее жених, должно быть, вне себя от горя…

— Жених, — фыркнула женщина зло и вытерла слёзы. — Даже проводить не объявился. Говорила я ей, не жди от него добра… и вот… — снова всхлипнула, а я округлила глаза:

— Виталий? В самом деле?

— Какой еще Виталий? — растерялась женщина. — И не жених он никакой, с такими семьи не заводят.

— Я что-то перепутала… — «смутилась» и отвела взгляд. — Была уверена, что она помолвлена с неким Виталием, банкиром.

— Не знаю, что она там на работе наплела, видать, стыдно было правду говорить, — сказала ее мать, глядя в пустоту, а потом опомнилась: — Да теперь и не важно. Банкир, так банкир. Простите, — слегка отодвинула меня в сторону и прошла за ограду, начав ковыряться с цветами и смахивая с деревянного креста свежий снег.

Я медленно сделала пару шагов назад, а потом развернулась и торопливо зашагала к выходу с кладбища. Итак, описание вполне подходит. Этому точно не до семьи. Не факт, конечно, что это именно верзила, но вероятность девяносто девять процентов меня вполне устраивала.

— С такими… — повторила слова ее матери, задумчиво постукивая пальцами по рулю.

Как можно познакомиться с подобным парнем, работая в больнице медсестрой? Знамо как, у меня тоже был один такой, из бывших пациентов. А у громилы шрам на груди, год от силы, еще виднелась краснота у рубца. Есть примерные сроки и характер ранения, а значит, можно попытать счастье в картах пациентов. Смысла скрывать ему свою личность не было, рана ножевая, наплел с три короба и квалифицированная помощь в кармане. Я развернулась на светофоре и направилась в больницу.

Коллеги в ординаторской встретили меня удивлёнными взглядами: раньше в свой выходной я никогда не приходила, а я кинула сумку вместе с курткой на диван и поморщилась:

— За две недели столько бумаг скопилось, чертова бюрократия.

— Ага, — кисло поддержал мой сменщик. — Как будто мало того, что мы жизни спасаем.

Прозвучало высокопарно, но, в целом, я была полностью согласна, так что молча кивнула и уселась за свободный стол, включив компьютер.

— Как ночь прошла? — спросил, нависнув сверху.

Я стиснула зубы в раздражении и отозвалась с ленцой:

— Тишь да гладь.

— Значит, сегодня попрет, — поморщился в ответ. — Твоя смена была пятой.

Я невольно скривилась и откинулась на спинку стула. Была у нас некая особенность. Если пять смен подряд тишина, на шестую попрет, как рыба на нерест, и начинают выдергивать из кроватей всех, кто в состоянии хотя бы делать вид, что работает. Однажды мне пришлось оперировать сильно подшафе, но там выбор стоял так: либо я, либо никто, потому как все три хирурга помимо меня были по уши в чужих кишках, даже отец. Было это полтора года назад и я была достаточно уверена в себе, а благодаря коньяку, пожалуй, даже самоуверенна. Одна операция была срочная, а вот три других — все с огнестрельными ранениями. Раньше я не задумывалась над этим, но теперь стало любопытно и первым делом я полезла искать карты тех пациентов.

Увидев, что я полностью погрузилась в работу, коллега отлип от моего стола и вернулся за свой, тяжело опустившись на стул, а я смогла не таясь просмотреть отчеты коллег и вспомнить свой. Ранение мне досталось плёвое, на следующий день парень очнулся и заявил, что просто себе шёл, как вдруг раздались выстрелы и его зацепило. Уверена, двое других поведали примерно ту же историю и, раз уж это случайность, были вынуждены сообщить свои данные. Ксерокопии паспортов прилагались, так что я без труда узнала похищенного Мухина. Невезучий парень, тогда ему прострелили ногу.