Речь идет о твоей сестре, о ее судьбе,

а ты мне решил лекцию по нравственности прочитать. Завтра не получится так, что твоя сестра придет к нам с опущенной головой, жалуясь на трудности, связанные с бедностью? И тогда этот Керим

из Ахты будет смеяться надо мной за непредусмотрительный шаг. Ты об этом не подумал. – По тону

голоса было видно, что Гаджалим примерял Джабраила в качестве зятя и искал ему место в своем

разбушевавшемся сердце.

– Я не знаю, – коротко ответил Хидир. – Этого

никто не может знать. Джабраил может добьется

большего, чем его отец. А решать, как поступить –

тебе, папа, как главе семьи.

– Ты я вижу не против, – Гаджалим наконец поставил вопрос ребром.

– Нет, – ответил его взрослый сын, полностью

отдавая себе отчет за судьбу сестры, зная хорошо

своего друга по имени Джабраил.

50

День свадьбы

Пержиан в день свадьбы в нарядном платье,

сшитом по линии талии с лифом, плотно облегающим фигуру и с нагрудником из дорогого бархата,

увешанным серебром, выглядела необычно красиво.

Отец стоял среди гостей в традиционной распашной черкеске белого цвета, изготовленной из

верблюжьей шерсти. Черкеска была надета поверх

бешмета с нагрудным разрезом. Отец в папахе выделялся среди всех высокой и строгой осанкой.

Он больше молчал и был в гнетущем настроении.

Пержиан хорошо запомнила эту папину парадную

форму, потому что она за ней следила, перешивала

пуговицы, меняла разрезы и манжеты, пришивала

накладные карманы, а когда он несколько лет назад собрался на встречу в Ахтах с Нажмутдином

Самурским, то попросил карманы убрать – мода

быстро менялась.

Во всей свадебной церемонии только один раз

ее глаза поймали грустные, полные печали глаза

отца, и ее сердце застучало еще сильнее: ее обуревало чувство, что нить, которая соединяет ее с

ним, натянулась и вот-вот порвется. Это прощание:

прощание с детством, с отчим домом, где она была

окружена любовью и вниманием. Голоса свадебной песни глушили ее мысли, но остановить поток

ее слез не мог никто. Она понимала, что вступает

во взрослую жизнь и чужую семью, полные неизвестности и сомнений.

Время шло, а Гаджалим не мог себе простить,

что пошел на поводу у жены и сына Хидира, а также поддался на уговоры Джабраила и его высокомерию: «В качестве калыма я отдам мешок денег,

хотя Пержиан стоит дороже». Его дочь продолжала

жить в нужде, хотя она никогда не показывала этого, не жаловалась и все время продолжала жить в

51

ожидании чуда. Это «чудо» пришло через два года:

она родила сына и дала ему имя отца по его наставлению – коротко – Гаджи.

Сумка

У Гаджалима с утра было плохое настроение –

год выдался неурожайным: яблоневый сад навевал

тоску – под осадой гусениц яблоки скукожились, а

сливы не уродились вовсе. Вернувшись домой в полуденное время, он на крыльце заметил незнакомую

набитую тканевую сумку. Он из любопытства раскрыл ее и нащупал рукой банку меда, кусок овечьего сыра и масло. Его лицо изменилось – губы поджались, глаза прищурились, и он гневно крикнул:

– Хадижа!

Хадижа сбежала по лестницам вниз и застыла,

увидев мужа над раскрытой сумкой. Она вспомнила его распоряжение – никому ничего не давать и

перестать быть больной на сердце. Она имела привычку делиться со всеми, кто нуждался. А тут –

родная дочь.

– Что случилось, Гаджалим?

Гаджалим перевел глаза на сумку.

– Это что?

Хадижа растерялась.

– Это для нашего внука.

Гаджи в это время находился дома и до его

ушей стали доносится слова деда со двора – он стал

прислушиваться.

– Я не дурак и догадываюсь, что это для Джабраила, – продолжал Гаджалим громко.

– Тихо говори, – прервала его жена, – Гаджи

дома и может услышать.

– Пускай слышит, – проорал Гаджалим. – Он такой же лентяй, как и его отец: не учится и никаких

целей в жизни нет. Я не намерен кормить семей-

52

ство Габиба. – У них что, нет рук. Пусть работают

и зарабатывают.

Руки четырнадцатилетнего Гаджи, который демонстрировал маленькому племяннику собственное изобретение – детскую игрушку, где акробат

кружился вокруг нитки, натянутой между двумя

палками при их натяжении, – остановились. Он

услышал, как дед плохо стал отзываться о нем и

об его отце. Кровь прихлынула к лицу, и оно побагровело. В этот момент он хотел превратиться

в птичку и выпорхнуть вон через окно, чтобы не

попасться на глаза строгому деду. Он спустился со

второго этажа и поплелся мимо деда под пристальным вниманием бабушки на выход.

– Гаджи, – позвала бабушка, – забери сумку,

сынок.

Гаджи не отозвался – он ушел с окаменевшим

сердцем. От обиды его сердце разрывалось на мелкие кусочки, а глаза застилали слезы. Он вышел

наружу и глубоко вздохнул. В один момент он

весь собрался и воспрянул духом и вдалеке четко

увидел заснеженные вершины Шалбуз Дага, которому совершенно нет дела до его чувств. Надо

найти выход, и он нашел путь, по которому надо

идти, чтобы прокормить себя и свою семью. Он

вдребезги разбил игрушку и побежал, не останавливаясь, пока не добежал до дома бригадира колхоза, чтобы устроиться работать к нему на время

школьных каникул.

– Хм, да ты еще маленький, Гаджи, – урезонивающе произнес бригадир Ильяс-халу, интеллигентный, с кепкой на голове и в резиновых сапогах. –

В какой класс ходишь?

– В шестой, – произнес Гаджи.

Бригадир продолжал думать, осматривая его с

ног до головы.

– А папа где?

– В Баку уехал на заработки.

53

– Ладно. Приходи завтра. Может быть, в будущем выучишься на агронома, – сказал он. – Лопата

есть?

– Да.

– Вот и хорошо.

Подведение итогов

Яркий солнечный день сентября. На торжества

по подведению итогов сезонных работ Пержиан

пришла без особого настроения и расположилась

среди женщин в последних рядах. Ей ждать было

нечего – никто из ее семьи в колхозе не работал.

Первым выступил председатель Рамазан, немолодой агроном в брюках