окончанием на «пять». А сегодня он мне выдал

такое, что я обалдел. Он придумал такое же правило,

как умножать цифры, оканчивающиеся на «шесть».

– Не может быть! – воскликнул физик, – где-то,

наверное, вычитал.

– Да, нет. Такого правила нет, – уверенно ответил Курбан. – Я с удовольствием констатирую, что

это его правило. Правило моего ученика.

Прошло несколько лет с того времени и Гаджи

стоял перед мамой с аттестатом об окончании десяти классов в руках. Он был счастлив как никогда – все пятерки за исключением русского языка. С

будущей специальностью он уже определился – в

Одесский технологический институт на инженера.

– Агам поступает в медицинский институт в

Махачкале, – заявила мама, прощупывая намерения сына и зная, что он собирается в далекие неизвестные края.

– Я знаю, мама, – коротко прокомментировал

Гаджи.

Мама запнулась.

– А Назим поступает в сельхозинститут.

– Я это тоже знаю, мама, – ответил Гаджи, глядя

на маму со смешинкой на губах.

– А ты почему не хочешь? – ее черты лица изменились.

– Мама, ты не понимаешь: в мединституте готовят медиков. А я не хочу иметь дело с больными

людьми всю свою жизнь. А в сельхозинституте готовят агрономов, таких как Ильяс-халу. Ты не заметила, что он всю жизнь ходит в сапогах и в одних

и тех же брюках. Знаешь, почему? Там много не

заработаешь.

58

– А ты что хочешь?

– Я хочу стать инженером, – Гаджи гордо вскинул голову. – Там физика, движение, изобретения,

машины…

– Космические корабли, – с сарказмом перебила

мама.

– Ну, да, – согласно кивнул Гаджи, – даже

корабли.

– И какова конечная цель?

Гаджи мечтательно посмотрел по сторонам.

– Конечная цель – это инженер, это война с

керосиновой лампой. Мама, ты же знаешь про

мои детские обязанности и сколько литров керосина я залил в нашу историческую лампу. Короче, я хочу провести в горы свет и заработать кучу

денег.

– И сколько же?

– Много.

Мама коротко иронично засмеялась.

– Я уже это слышала от одного человека. С тех

пор прошло, – она задумалась, – сколько тебе лет?

Да, восемнадцать. С тех пор прошло двадцать лет,

а он все еще их зарабатывает.

– Папа не смог, а я смогу. Вот увидишь. Я стану

первым парнем на селе.

Одесса

На набережной города дул легкий бриз, лаская

зеленые сосульки старой, видавшей виды ивы.

Толпы людей прогуливались по мощенной плиткой мостовой, вдыхая чистый воздух и ароматы

цветочных плантаций. Здесь чувствовалось ощущение вечного праздника и продолжения юмора,

выкатывающегося за стены драматического театра,

где всегда царствовали смех и радость.

59

Старый художник с карандашом за ухом обратил внимание на молодого человека, который

час назад сел на скамейку под ивой и продолжал

неподвижно сидеть, бесцельно глядя на морскую

гладь. Художнику показалось, что он его где-то

видел, но никак не мог сосредоточиться, чтобы

вспомнить этот образ молодого юноши в легком

пиджаке с зеленоватыми глазами и густой шевелюрой черных волос.

– Света, – обратился он к соседке, – смотри: вот

тот молодой человек уже час сидит там неподвижно.

– Пускай сидит! – машинально проговорила

Света, затем бросила взгляд на незнакомца. – Ну

и что?

– Мне кажется, что я его где-то видел или рисовал: прямой нос, ровные брови, подбородок…

– Да это же тот парнишка с Кавказа, который

на прошлой неделе здесь выиграл свадебный приз –

торт, станцевав лезгинку. Он же и нас угостил.

– Ну, да, конечно, – вспомнил он, ткнув пальцем

себе в лоб. – Какой он был веселый тогда, жизнерадостный. Всех заряжал своей энергией. А сегодня у

него что-то случилось. Точно. Пойду-ка спрошу. – И

он стал приближаться к скамейке.

– Здравствуйте, молодой человек.

Гаджи, сраженный неожиданностью, выпрямился и подвинулся на скамейке, уступая место

пожилому человеку.

– Здравствуйте.

Художник склонился перед лицом Гаджи.

– Я с трудом узнал вас, весельчак. У вас неприятности?

Гаджи улыбнулся, приходя в чувство.

– Да, – произнес он с горечью. – Случилось: я не

смог поступить в институт, физика – пять, математика – пять, а русский – два. Вот такие дела.

60

– Ну, уж это не трагедия, молодой человек. Знаешь, сколько абитуриентов проваливаются на экзаменах по всей стране? Много. Но зато через год

поступают, так что не унывай.

– Я понимаю. Но не у всех дед такой, как у

меня. Он не пустит меня не только домой, но и в

село. Моя мама заняла денег у него с условием, что

вернет мешок денег, если не поступлю. Это, конечно, шутка. Но… – Гаджи запнулся.

– Да, дед у тебя строгий, – поддержал художник с иронией. – У него, может быть, свой метод

воспитания.

– Наверное, – согласно кивнул Гаджи. – Есть

лезгинская поговорка: «Мужчина должен в своей

жизни сделать три вещи: посадить дерево, жениться и построить дом». Мой дед все время твердит,

что я не построю дом. Теперь я боюсь, что он окажется прав.

Художник рассмеялся. Засмеялся и Гаджи.

– А ты откуда, сынок?

«Сынок» прозвучало очень по-родному. Гаджи

заметил, что в этом городе добродушие ощущается

в самом воздухе, как традиция – где бы ты ни находился: на вокзале, в парке, по старинным улицам.

Подчеркнутая любезность, откровенная дружелюбность и чувство юмора – это то, что присуще

городу, который он полюбил.

– Я из Дагестана.

Художник мгновенно преобразился.

– У меня там есть сослуживец, – с воодушевлением сказал он. – Его зовут Магомед. Он живет в

Хунзахе. Вам бы увидеть, как он танцевал лезгинку в день Победы в поверженном Берлине. Стрелок был исключительный. Кстати, я его нарисовал

в папахе и черкеске, как он того хотел. Заберешь?

– Я из Кураха, – сказал Гаджи.

61

– А Хунзах далеко от Кураха?

– Да.

– Все равно, если увидишь его, передай привет

от дяди Толика. Если нет, то подаришь деду.

– Мой дед тоже воевал, – гордо сообщил Гаджи. –

Сделаю как скажете, дядя Толик.

– Да, ничего не поделаешь, – грустно вставил

художник, – все мое поколение – это дети войны. В