Шесть ракет выпущенные двумя истребителями утыкали чужой аппарат, словно иголки подушку. Корпус чужака снова начал деформироваться, искривляться. Увеличиваться в размерах.

Затаив дыхание, Ершов ждал, что будет дальше.

– Стас, похоже, ему каюк, – крикнул Удальцов, – ему не переварить. Подавиться!

– Хорошо бы, – ответил Ершов.

Левое крыло истребителя Удальцова внезапно расплавилось, корпус развалился на части.

– Катапульти… – крикнул Удальцов, дальше связь оборвалась.

С замиранием сердца, затаив дыхание, Ершов следил, как из расплавленного истребителя вылетело кресло катапульта. Удальцов все же сумел катапультироваться. Молодец!

– Ну, чертяка, – выдохнул облегченно Ершов, – Повезло… Алексей, вижу тебя хорошо. Прикрою…

В следующий миг он с яростью сжал кулаки, невольно закусил губу. Кресло катапульта, вместе с Удальцовым вспыхнуло ярким факелом, и исчезло. Все… не было больше жизнерадостного капитана Алексея Удальцова. Как и не было гуляки капитана Кирилла Новицкого.

Майор Ершов остался один на один с чужим аппарат. Глаза его зло сузились. Ему все стало ясно.

– Поиграть решили, – процедил он, – Ну-ну… – к чужому аппарату устремились ракеты класса «воздух-земля». «Воздух-воздух» больше не было. Оставались, правда, еще емкости с напалмом, но их Ершов решил придержать на крайний случай. Хотя, может, это и был «крайний» случай. Впрочем, сбросить их на находившийся в воздухе объект не было никакой возможности.

Достигнув цели ракеты, взрывались одна за другой. Чужой аппарат не сделал ни единого движения, чтобы как-то избежать столкновения. Корпус его расплылся огромным, светящимся блином, начал обвисать по краям.

Затаив дыхание, майор Ершов ждал что будет. Пот заливал ему глаза, но он ничего не замечал.

– Сука… – с отчаянием проговорил он, увидев, как корпус аппарата приобрел прежние очертания, – Что ж тебя ничего не берет! – честно говоря, майору Ершову хотелось в тот момент плакать от бессилия. Он понимал, что сделать он ничего больше не может. Он полностью во власти неизвестных существ.

«Может, застрелиться? Прямо здесь. В самолете? – молнией пронеслось у него в голове. На миг это идея ему понравилась, и он почувствовал некоторое облегчение.

Оставалось еще хоть что-то, над чем он был властен. Но инстинкт самосохранения удержал майора Ершова от подобного шага. Да и стреляться, честно говоря, ему вовсе не хотелось, – Что же делать? Ждать подкрепления? Но где оно? – взгляд Ершова заскользил по бескрайнему небу. Самолетов не было, – Катапультируюсь! А там будь что будет…» – перед глазами Ершова возникла картина сгоревшего, словно факел Удальцова. Идея с катапультированием не казалась ему больше выходом из сложившейся ситуации. Его мозг лихорадочно искал выхода, которого не было. Самое мучительное было то, что Ершов не знал, что ему уготовила судьба. Если смерть, то зачем так долго тянуть?

Он угрюмо смотрел на чужой аппарат. Его собственный истребитель летел на автопилоте на минимальной скорости. Высота была чуть больше восьми тысяч километров. Чужой аппарат следовал параллельным курсом. Чувствовал он себя как под сканером или рентгеном. Не было ни малейшего сомнения, что его изучают.

Ершова вдруг охватила ярость. Нет, он не безвольный ягненок, которого ведут под нож. Нет, он офицер! Боевой офицер. Боевой летчик.

– Хрен вы получите, а не меня, – истребитель Ершова внезапно сделал «кобру», затем «петлю», и, увеличивая скорость, пошел на таран с чужим аппаратом, Я тебя все-таки уничтожу, – процедил Ершов, не спуская глаз с аппарата, – За всех отомщу.

Пилот чужого аппарата, если это был не беспилотный зонд, тоже оказался не робкого десятка, и не уклонился от курса. Удар был такой силы, что истребитель Ершова пробил корпус чужого самолета, и застрял внутри.

Ремни безопасности нагрузку выдержали, не оборвались, но майор Ершов все же со всего маху ударился головой о приборный щиток. Шлем не раскололся, но сознание Ершов потерял. В наушниках снова зазвучал родной и далекий голос диспетчера:

– Полста первый, вызывает первый. Как слышите? Помощь скоро прибудет. Возникли проблемы. Все уже в порядке. Полста первый, ответьте первому, – в наушниках что-то затрещало, зашумело, засвистело.

Некому было отвечать. Удальцов и Новицкий погибли, а майор Ершов находился на борту чужого аппарата в бессознательном состоянии.

Майор Ершов попал в плен.

Стук повторился. Потом еще и еще. Майору Ершову казалось, что стучат прямо у него в мозгу. Он хотел, было крикнуть, чтобы не стучали, что у него раскалывается голова, но голос ему не подчинялся. Потом он начал бредить, и перед его глазами пронеслись воспоминания, как он со своей женой и дочкой отдыхали этим летом в Сочи. Хотели сначала поехать в Турцию, но в последний момент передумали. Дочка не захотела. Его маленькая Кариночка.

«Папа, папа, я не хочу в Турцию. Я хочу в Сочи», – звучал в мозгу Ершова ее звонкий, сердитый голосок.

Стук повторился.

– Эй, есть там кто живой? – грубым, мужским голосом спросила Кариночка, позабыв на миг о Турции и Сочи.

Понимая, что его малышка не может говорить таким голосом, Ершов с большим трудом поднял голову, открыл глаза. Перед глазами было темно.

«Ослеп! – почти безразлично подумал он, – Ну и пусть…» – потом Ершов понял, что ему на глаза сбился шлем. С большим трудом он поправил его, но глаза не открыл. Воспоминания о последних событиях медленно к нему возвращались. Он ждал, когда повторится стук или голос. Или когда не повторится. Если случится второе – значит галлюцинация.

– Может, помер? – спросил второй голос, – Давай вытащим его.

– Не-а, подождем. Да и как мы откроем самолет?

«Самолет? Русские? Это как же…» – изумлению Ершова не было предела. Неужели его каким-то чудесным образом спасли, и он находится сейчас на аэродроме, среди своих товарищей?

– Карина, – с трудом позвал Ершов.

– Жена, наверное, – сразу отозвался голос.

– А может и не жена, – возразил второй.

– Может и не жена, – согласился первый.

Ершов громко застонал. Голова буквально раскалывалась от боли. Правая рука онемела, но пальцы, хоть и с трудом, но шевелились. Перелома, слава богу, не было.

– Эй, летчик, ты живой там? – закричали снаружи, – Отзовись, – снова застучали по корпусу самолета.

– Живой… живой… – Ершов облизал пересохшие губы, попытался вспомнить, что с ним произошло. Воспоминания последних событий нахлынули на него бурным потоком, отчего голова заболела еще сильней. Ершов снова застонал.

– Брат, ты ранен? – участливо спросил второй более высокий голос, – Сможешь выбраться из кабины? Мы до тебя не доберемся. Высоко.