Вспыхнувший свет сделал очевидным тот факт, что в комнате нет никого, кроме возбужденных сотрудников правоохранительных органов.

Оставалась последняя дверь — дверь встроенного шкафа рядом с ванной, и на нее направили целое созвездие дул. Кто-то, пригибаясь, шагнул вперед и распахнул дверь.

Лучи многочисленных фонарей, закрепленных под стволами, осветили неподвижного Карла. Он был в одном нижнем белье: в сатиновых трусах и футболке. Его бледные вытянутые ноги сияли, черные волоски на них топорщились в безжалостном свете. Карл обнимал винтовку «Ремингтон-700» с массивным стволом; Ник рассеянно отметил про себя, что именно ее и ожидал увидеть. Безжизненная рука лежала на бедре, куда упала после того, как с большим трудом дотянулась до спускового крючка. Из-за восьми дополнительных дюймов навинченного на дуло глушителя, увеличивших длину ствола, Карлу явно пришлось нажимать на спусковой крючок выпрямленными проволочными плечиками. Плечики лежали на полу. Винтовка проходила вдоль всего тела до самого рта, заключенная в любящие объятия. Судя по всему, при отдаче глушитель выбил Карлу несколько зубов. Свой последний выстрел он сделал себе в нёбо, в закрытом шкафу, и пуля, пройдя через головной мозг, пробила верх шкафа; вероятно, она завязла в плите перекрытия, откуда ее можно было извлечь. Глаза Карла были закрыты, его кровь и мозговое вещество забрызгали всю верхнюю треть шкафа, нарисовав абстрактную картину для умалишенных. В пляшущих лучах света сама кровь, красновато-оранжевая, казалось, пульсировала, словно продолжая вытекать из кратера, образовавшегося на темени трупа.

— Скорее всего, прошло много времени, — заключила Чендлер. — Тело окоченело, так что он уже давно мертв. Наверное, сделал это сразу же, как только здесь поселился.

— Карл понимал, что всему конец, — заметил Рон. — Бежать ему было некуда. Кроме того, он выполнил свою задачу, довел счет до девяноста семи. Теперь он снова лучший.

Как и во Вьетнаме, наступил сезон дождей. Струи хлестали практически горизонтально, проникая повсюду, превращая землю в жидкую кашу, в которой вязли ноги. Вода пропитала все; никому не удавалось укрыться от промозглой сырости.

Свэггер стоял в стороне от остальных, наблюдая, как гроб с останками Карла Хичкока опускают в землю. Боб не был знаком с покойным, поскольку третья командировка Карла во Вьетнам закончилась до того, как туда попал Свэггер; впоследствии, в меланхоличном похмелье проигранной войны, все как-то переменилось и долго еще оставалось непривычным, и они так и не встретились, несмотря на то что их жизни протекали в одной плоскости.

Затем — странная вещь — Карл медленно, маленькими шажками поднялся на вершину. Быть лучшим по-прежнему что-то значило в этой стране; появилась книга, статьи в журналах, и вскоре Карл уже получил стабильную прибавку к пенсии, раздавая автографы на оружейных выставках и стрелковых соревнованиях в качестве «добродушного дядюшки-морпеха», став идолом поп-культуры. Его прошлое, написанное кровавыми буквами, служило гарантией того, что никто не рассмеется ему в лицо, было своеобразным ярлыком элитного убийцы или рыцаря Круглого стола, в зависимости от ваших политических пристрастий. В круг избранных допускались только другие снайперы и меткие стрелки; те, кто никогда не поражал живые мишени, вынуждены были пристыженно молчать и держаться в стороне.

Далее последовало совершенно неожиданное: появилось то, что можно назвать военной культурой. Благодаря Карлу, вопреки ему или же совершенно независимо от него, в общем, по какой-то причине возник интерес к тем, чье ремесло — отнимать жизнь, к тем, кто убивал на законных основаниях. Новым героем стал снайпер, боец спецназа, профессионал ближнего боя, виртуоз владения пистолетом, стрелок на дальние дистанции. Пробудились от спячки такие журналы, как «Солдат удачи», «Спецназ» и «Боевое стрелковое оружие», серьезные люди изводили тонны бумаги, обсуждая вопросы вроде «9-мм патрон против 45-го калибра АКП» или «Стрельба навскидку: спасение жизни или бесконечная глупость?». Это увлечение охватило определенную демографическую прослойку, состоящую как из профессионалов, так и из мечтателей, одержимых желанием выяснить, каков он, идеальный воин в идеальном поединке. Фетишем этой культуры стало снаряжение, и вскоре оружейные магазины предлагали искушенному клиенту навороченные снайперские винтовки, подсумки, ремни, прибамбасы всех форм и видов, целые серии полевого обмундирования, головных уборов и наручных часов (непременно черных), ботинок, курток, кобур с застежками по последнему слову техники, с одной стороны надежных, с другой — позволяющих мгновенно доставать оружие. Карл как-то само собой стал в этом мире почетным профессором, гуру, уважаемым старейшиной. И он этим кормился, поднявшись на гребень волны преклонения перед снайперами, разъезжая по всей стране с семинарами для метких стрелков, работающих в правоохранительных органах, и получая от этого неплохой доход. Кроме того, Карл, если можно так выразиться, был еще и социальным работником снайперского ремесла, подолгу беседуя с теми, кто допустил промах или растерялся в критической ситуации. К его мнению прислушивались, и ему это нравилось. Кто мог его в этом винить? Такова человеческая натура: даже отойдя от дел, гораздо приятнее купаться в славе, чем прозябать в забвении.

А завершилось все вот чем: скромное гражданское кладбище на окраине Джексонвилла, штат Северная Каролина, ненастный осенний день, несколько безутешных стариков, вроде бы образующих толпу, но на самом деле стоящих порознь, отдельно друг от друга. Какой-то заурядный священник прочитал по книге, но не добавил от себя ничего к стандартным фразам поминания усопшего. Ни одного представителя от корпуса морской пехоты Соединенных Штатов.

Но разве могли сюда прийти официальные лица? Ведь Карл — «бывший морской пехотинец с помутившимся рассудком», «ветеран, чья психика надломилась от стресса», «обезумевший стрелок», «солдат, страдающий разочарованием и депрессией», по словам одной влиятельной нью-йоркской газеты, считавшей в порядке вещей называть морских пехотинцев солдатами. Поэтому морская пехота не прислала ни единого официального представителя, несмотря на то что Карл много отдал морской пехоте. Бобу это казалось несправедливым, но что он понимал в подобных вещах и в том, к чему они приводят?

И снова, подобно фолкнеровскому кровавому проклятию, те омерзительные события, которые в конце шестидесятых стали следствием нашего ошибочного пути во Вьетнаме, собирают урожай человеческих жизней. Будем же надеяться, что снайпер морской пехоты Карл Хичкок, в прошлом герой, а теперь предполагаемый убийца — последняя жертва этой войны и больше никого не убьют. Будем надеяться, что все позади.

Но пусть война во Вьетнаме предостережет нас от новых искушений отправиться воевать в далекие края, как уже бывало не раз. Искушение решить силой то, что нельзя решить дипломатически, очень велико, однако всегда ошибочно. Ведь в конечном счете неважно, чем все завершится: победой или поражением. Война превращает героев в карлов хичкоков, чьи жертвы номер 94, 95, 96 и 97 — мирные люди, которые когда-то пытались его спасти. Они жертвы, но Карл Хичкок — трагедия, порожденная культурой, которая ищет ответы на все вопросы в прицельно выпущенных пулях.