На привале мы без сил попадали в лишайник. Объявив, что его желудок не рассчитан на космические перегрузки, Сташевич уволокся за скалы. Через минуту оттуда разразилась пистолетная пальба. Мы подпрыгнули. Куда бежать? Липкин реагировал здраво: схватил «Каштан» покойного Блохова и, клацнув затвором, умчался.

– Ерунда, козулю подстрелил, – махнул рукой Усольцев, – будет что пожрать.

Но все пошли на выстрелы и под обрывом, среди каменных глыб, обнаружили неприглядную картину. Бледный как смерть Сташевич сидел на коленях, таращился в пространство и нервно тискал левый локоть. Из прокушенного запястья капала кровь. Венозная, слава богу – темнее артериальной. Красивый зверь размером со среднюю собаку, с пушистой серо-бурой шерсткой лежал посреди площадки и судорожно подрагивал. Рысь!

– Бинты! – заорала я. – Лекарства! Быстро!

Турченко метнулся к рюкзакам. Усольцев, стараясь не вляпаться в кровь, носком сапога перевернул зверя. Натуральная рысь. Уши кисточками, толстые лапы со «снежными лыжами», хвост пушистый, обрубленный, жесткие брыжи обрамляют бледную мордочку.

Она дернулась последний раз, словно вздохнула, сверкнула надменными глазками и затихла.

– С верхотуры прыгнула, гадина... – сквозь зубы пожаловался Сташевич, кивая на дуплистую, как бы присевшую корнями на шпагат сосну, венчающую скалу с прожилками шпата. – Я пальнул несколько раз, в руку вцепилась, с-сука... Хорошо, не в горло.

Он еще не оправился от шока. Сидел на коленях, нянчил руку. Удивительно, как не выронил пистолет. Местные кошачьи габаритами не впечатляют, порядка метра от кончика носа до кончика хвоста, но силы недюжинной. От удара такой твари можно не только ребер недосчитаться – вообще богу душу отдать.

Руку киска прокусила качественно. Вены не порвала, но мясо потрепала. Сташевич на глазах превращался в привидение. Кровь выходила толчками. Вдвоем с подоспевшим Турченко мы затянули жгут над локтем – тянули, пока лицо пострадавшего не обрело цвет спелой сливы. Наложили повязку на запястье. Кровотечение остановилось.

– Жить будешь? – хмуро спросил Боголюбов.

– Буду. А то ведь пристрелите...

– Ну так пошли.

– Минутку. Она, что, шла за нами? – Липкин вскарабкался на камень и исследовал место, облюбованное рысью для наблюдения. – Отсюда наш привал как на ладони. Проследила, что один из нас оторвался от коллектива – и айда по его душу... Удивительно, коллеги. Рысь охотится ранним утром и на исходе дня. Не сказать, что голодный год, да и животное умное... Очень редко местные хищники в ясном уме бросаются на человека. Предпочитают мелких тварей. Нет, конечно, единичные случаи имели место...

– А мы и есть мелкие твари, – попытался объяснить Турченко. – Мельче некуда. Я могу даже обосновать...

– Отставить! – рявкнул Боголюбов. – Тошнит уже от ваших умствований!

– Да не шла за нами рысь, – проворчала Невзгода. – Это самка, если кто не видит, а самки ревниво относятся к вторжению на свою территорию.

– Может, срубаем ее? – задумчиво пробормотал Усольцев. – Кто знает, братва, рысь вообще съедобна?

– Тьфу на тебя, – поморщилась Невзгода.

– Съедобна ли кошка? – задумался Турченко. – Да, Вадик, в общем и целом съедобна. А некоторые народности – мы называем их рисоедами – почитают мурзиков за деликатес, что и понятно: риса много, кошек мало... Но знаешь, дружище, лично я пока не рвусь.

К заходу солнца мы спустились с отрогов Медвежьего кряжа и на берегу отстойного озерца, заросшего осокой, подстрелили молодую козочку. Животное спустилось по тропе испить водицы, а завидев посторонних, попыталась улизнуть. В красивом прыжке, уже на излете, ее и снял из «Каштана» Борька Липкин – под всеобщее одобрение и ликование.

На привал в этот вечер встали раньше обычного – устали сильно. Облюбовали днище овражка, натаскали растопки, еловых лап для комфорта, занялись приготовлением пищи. Сташевич сам себя перебинтовал – рана опасности не представляла, начинала подсыхать. К десяти часам мы сидели тесной обоймой; мужики прикидывали расход спирта, а мы с Любашей резали дымящееся, обернутое в хрустящую корочку мясо. По традиции плеснули из фляжки в костер, бросили туда же кусок мяса – дабы местные боги не чинили нам препятствий (говорят, так надо, боги тоже не прочь покушать). Помянули Антона Блохова – хороший был парень. Грубоватый, простой, но без хитринки и охоты гадить ближнему. Я тоже отпила из «фаныча» (так в шутку Боголюбов величал кружку) – правда, когда глаза полезли из орбит, пришлось об этом крупно пожалеть. Но парни разлили еще по одной, крякнули. Любовь не отставала.

– Спирт всему голова, – глубокомысленно изрек Усольцев, утирая рукавом щетинистые уста. – Будем живы, мужики и бабы.

Потянулись за мясом.

– Красавицей была наша козочка, – не к месту вспомнил Турченко, – Аленушка, наверное. Из лужицы попила, а тут Борис с «Каштаном»...

– Осторожно, очень вкусно, – предостерег Липкин.

Не то слово. Никогда не ела такой вкуснятины. Сок струился по губам. Мы давились, глотали мясо вместе с гарью и копотью и даже не заметили, как выпили по третьей.

– Шабаш, мужики, – опомнился Боголюбов, в самый разгар пиршества перекрывая трубу. – Осталось хрен да маленько, а это, как вам известно, лекарство...

– Что делать будем, командир? – угрюмо перебил его Сташевич.

Все дружно замолчали. Перспективы на ближайший исторический период открывались какие-то туманные. До отчаяния оставался шаг, до безысходности – два...

– Нам дали шанс сойти с ума, – сострил Липкин. – Воспользуемся ли?

– Я не дам вам такого шанса, – отрубил Боголюбов. – Не надейтесь. Мы видели вертушку – далеко, но видели. Усольцеву не померещилось. Если она пропала из вида, значит, куда-то села. Мы вошли в зону от Медвежьего кряжа до Хананги. До места предполагаемой катастрофы – верст пятнадцать. Все элементарно, коллеги, – спасательная экспедиция работает, она не может не работать. Будем молиться, что самолет еще не нашли, – тогда нас заметят. Костры разведем, сигналить будем...

– Минутку, командир, – перебил Липкин, – давайте рассуждать. Рейс до Мирного накрылся в воскресенье. Истерика понятна – груз секретный и определенным лицам нужен позарез. Формируют с бора по сосенке группу – уж извиняйте, командир, из разного сброда, кто под руку попался, – сажают на аварийную рухлядь и бросают незнамо куда. Ищите, спасатели. Внезапно связь с ними обрывается. Ждут час, ждут ночь – бесполезно. Группа майора Боголюбова на связь не выходит. Стало быть, гибнет. Наступает понедельник. Истерика достигает накала. Я убежден: на поиски самолета бросают лучшие спасательные отряды, дислоцирующиеся в Западной Якутии. Режим «кулуарности» смягчают – все равно при каждой группе имеются представители спецслужб. Район поисков обширен, но и силы немалые. Ищут понедельник, ищут вторник – разве недостаточно, чтобы найти? Я не знаю, командир, какой вертолет видел Усольцев, но считаю высокой вероятность того, что груз уже доставлен по адресу, а поисковики сидят на базах и кушают водочку. Ищут ли нас? Ну конечно, ищут, но где? И какими силами? От базы до Хананги... сами знаете. Что мы будем делать, когда кончатся патроны и репеллент? Куда идти? Мы, знаете, немного не здешние...