— Он не всегда такой, — сказал я. — Иногда он неделями не пьет.

Криспин вернулся, еще зеленее прежнего.

— Дай денег! — рявкнул он.

Я встал, пошел в кабинет, принес пять фунтов. Криспин буквально вырвал их у меня из рук.

— Паб еще закрыт, — заметил я.

— Мать твою! — ответил Криспин. Потом обвел взглядом кухню, увидел Софи и поправился:

— Мать вашу!

Он вышел во двор. В окно нам было видно, как он надменно направляется к воротам, изо всех сил стараясь выглядеть местным джентльменом, напрочь забыв о том, что одежда на нем мятая и он небрит.

— Зачем вы даете ему деньги?

— Чтобы избавить его от необходимости украсть их.

— Но... — Она осеклась.

— Когда ему приспичит, — объяснил я, — он действительно способен на все ради того, чтобы добыть спиртное. Милосерднее позволить ему добыть его, сохранив хотя бы остатки достоинства. Сегодня он весь день будет пьян, но, возможно, к завтрашнему дню все кончится.

— Но в пабе...

— В паб его пустят, — сказал я. — Там все понимают. Ему продадут бутылку, а когда увидят, что он готов отключиться, отошлют его домой.

* * *

На мой взгляд, Софи все же стоило бы лечь, но она настаивала на том, чтобы лично проследить за тем, как будут увозить ее машину. В конце концов она все же позволила мне самому позвонить в местный гараж, где меня знали, и все устроить. Потом она облачилась в свитер и джинсы, которые были ей велики на пару размеров, и провела большую часть утра у меня в кабинете, сидя в глубоком кресле и слушая, как я обсуждаю по телефону свои дела.

Керри Сэндерс была очень рада услышать про Речного Бога и не стала возражать насчет цены.

— Ну вот, это куда лучше, — сказала она. — А то этот Катафалк мне с самого начала не нравился. Что это за имя такое?

— Ладно... Его могут доставить из Девона в любое время. Куда и когда вам его привезти?

— На выходных я буду в гостях у этого семейства. — Я отметил, что даже теперь она избегала называть их по имени. — Я приеду туда к ленчу, и мне хотелось бы, чтобы лошадь привезли где-нибудь около половины пятого.

— Пожалуйста, — сказал я. — А по какому адресу?

— А разве я вам его не давала?

Я сказал, что при необходимости, конечно, мог бы и сам его узнать...

Наконец она выдала мне эту информацию — так неохотно, словно это была бог весть какая великая тайна. Деревня в Глостершире. Ясно как день.

— Ладно, — сказал я. — В полпятого будем на месте.

— Вы сами приедете?

— Нет. Обычно я сам не езжу.

— А-а... — Она была разочарована. — А... а не могли бы вы?..

— Да я вам не понадоблюсь.

— Но мне бы очень хотелось, — сказала она. Тон ее был чем-то средним между заискивающим и требовательным, и я понял, что, несмотря на всю свою самоуверенность, она все еще сомневается насчет этого подарка.

— То есть вы хотите, чтобы я их представил друг Другу?

— Ну да, что-то в этом духе...

Николь Бреветт, это Речной Бог. Речной Бог, познакомься с Николем Бреветтом. Привет, приятель, дай лапу... то есть копыто.

— Ладно, — сказал я. — Я приеду с лошадью.

— Спасибо.

И опять этот смешанный тон. С одной стороны, она явно полагала, что я должен ходить перед ней на цыпочках, а с другой, когда я согласился, она испытала неподдельное облегчение. Я подумал, что с ее стороны чистое безумие — пытаться войти в семью, членов которой она боится. Интересно, почему она к ним так относится?

— А про тех двоих вы больше ничего не слышали? — спросила она.

— Нет.

Я бы уже давно забыл про них, если бы не шишка на затылке, которая напомнила о себе, когда я причесывался. С тех пор столько всего случилось...

— Мне бы хотелось выяснить, зачем они отобрали у нас эту лошадь.

— Мне бы, конечно, тоже этого хотелось, — сказал я. — Но как? Если для вас это действительно важно, почему бы вам не обратиться в агентство Рэднора-Хелли? Они как раз занимаются такими вещами...

— Частные детективы?

— Специалисты по лошадям.

— Да, конечно. Но... Я не знаю...

Все упирается в ее отношения с Бреветтами.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал я. Она удовлетворилась этим ответом, но я вовсе не был уверен, что смогу что-то сделать.

Потом я позвонил в транспортную фирму в Девоне и договорился, что они заберут Речного Бога рано утром и встретятся со мной в три за Струдом. Они спросили, куда именно нужно будет доставить лошадь, но на меня вдруг напала осторожность, и я не сказал. Миль через десять после места встречи, и все. Дорогу я покажу. Я повесил трубку, чувствуя себя немного глупо, но ведь потеря Катафалка — далеко не шутка...

Я позвонил девонскому фермеру и попросил его послать с Речным Богом кого-нибудь из своих людей, чтобы присматривать за ним, и позаботиться о том, чтобы лошадь была вычищена и ноги и подковы были в хорошем состоянии. Фермер сказал, что ему некогда со всем этим возиться. Я ответил, что, если лошадь будет выглядеть как чучело, он получит ее обратно. Он побухтел, поворчал, потом согласился и повесил трубку.

— Как вы его! — улыбнулась Софи.

— Лошади, прибывшие с мелких ферм, иногда выглядят так, словно на них пахали...

Она закурила сигарету. Перевязанная рука двигалась с трудом.

— У меня кодеин есть, — предложил я. Она криво улыбнулась.

— Ну давайте.

Я принес обезболивающее и стакан воды.

— И часто вам приходится лечить людей? — поинтересовалась она.

— В основном самого себя.

Пока я звонил по телефону, она разглядывала фотографии со скачек на стенах.

— Это все вы, да? — спросила она.

— В основном да.

— Я про вас слышала, — сказала она. — Сама я на скачках не бываю, но у моей тети коневодческая ферма, и я вроде бы видела вашу фамилию в газетах и слышала по телевизору.

— Теперь она там больше не появляется. Я уже три года как бросил это дело.

— Жалеете?

— О том, что бросил? — я пожал плечами. — Всем когда-нибудь приходится, рано или поздно.

Особенно после того, как проведешь полгода в корсете и получишь строгое предупреждение от людей в белых халатах.

Она спросила, не отвезу ли я ее туда, где она разбила машину, чтобы посмотреть на место аварии при дневном свете.

— Конечно, — согласился я. — И мне еще надо поискать попону, которую сбросила моя лошадь. Хотя попона наверняка порвалась... На самом деле это плохо, что она потерялась: попона была светлая, а сама лошадь темно-гнедая, так что в попоне она в темноте была бы куда заметнее.