Раскин проглотил заготовленную фразу. Нахмурился, пытаясь понять, какую линию поведения выбрать: цинично-недоверчивую или одухотворенно-патриотическую. Ведь всем известно, куда выложена дорога благими намерениями. Но полковник не заметил смятения собеседника. Он продолжил:

— Федор, на данный момент война за Землю проиграна. Это, к сожалению, факт. Через год или полтора она превратится в планету с враждебной внешней средой. Выжить на ее поверхности смогут лишь модифицированные колонизаторы вроде нас с вами. Пока пришлось отступить на колонии, но это лишь пока! Мы по крупицам собираем людей, способных бороться, — с Александрии, с Земли, с Крюгера-5, — и мы обязательно вернемся на нашу планету. Грибницу выжжем, а спорам дадим такого пинка под зад, что они окажутся за Магеллановыми Облаками. Я думаю, Федор, уважаемый колонизатор категории АО, что ваше место — рядом с нами. Нам пригодятся ваши умения и опыт. Вы бы видели, как загорелись глаза у ребят, когда они узнали, какой замечательный ушелец очутился на Восьмой!

— Ведь людей с таким коэффициентом, как у меня, осталось раз-два и обчелся, — сказал Раскин в сторону.

— Не осталось никого, Федор, — без жалости откликнулся Конрад Шнайдер. — Я сегодня проверил базу данных Колониального командования. Там, конечно же, есть немало информации, к которой я не имею доступа и которую проверить не смог, но штурмовые колонизаторы не относятся к самым засекреченным субъектам. Так что вы — последний.

Последний нелюдь.

Последняя машина из плоти и крови, от пят до макушки напичканная передовой электроникой и нанотехнологиями.

— Ну и хорошо, — неожиданно для самого себя сказал Раскин. — Мы созданы вопреки законам природы, в обход эволюции, поэтому мы — противоестественны. Поэтому мы должны исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше.

Шнайдер набрал в грудь воздух, но ушелец не дал ему вставить слова.

— Я обдумаю ваше предложение о сотрудничестве, полковник. Мне нужно пространство для размышления, желательно — с окном, пачка крепких сигарет, немного выпивки, ну, вы сами понимаете… И одиночество. Куда ни кинь, — всюду клин. На Земле, в космосе. А я уже немолод; мне нужно будет очень хорошо подумать. — Раскин встал. Усмехнулся: — Зовите конвой! Допрос закончен.

— Федор, вы не в том возрасте, чтобы позволять комплексам брать верх, — вдруг сказал полковник. — Природа слепа. Создавая людей, она наделала множество ошибок. Глупых и нелепых. К счастью, сегодня появилась возможность эти ошибки исправить. Поэтому нам с вами не стоит жаловаться на судьбу. Мы — наиболее совершенные люди, чем кто-либо еще, и по выживаемости немногим уступаем Грибнице. — Полковник сделал глубокомысленную паузу. Раскин решил, что аудиенция закончена и протянул руку для прощания. Шнайдер с готовностью сжал его ладонь ледяными пальцами. — И еще, — вновь заговорил он. — Вы только что с Земли. Что бы вы ни пережили, что бы ни видели и ни слышали, — это не повод ставить крест на своей планете. Я скажу вам так: верните Землю для самого себя. Не думайте о тех миллиардах серых обывателей, что позволили Грибнице укорениться у них под ногами. Думайте о себе. Вы — человек, и у вас есть полное право на Землю. Собираетесь ли вы на ней жить или же только наведываться на Рождество. Никто не должен решать за нас. Но чтоб так и было, придется поработать. До свиданья, Федор. Я рад, что нам удалось наладить диалог. Теперь — думайте на здоровье.

Его разбудило новое землетрясение.

Глубокий вздох — руки оттолкнулись от кожаной обивки диванчика, а босые ноги крепко встали на теплое ковровое покрытие. Пол мелко лихорадило. «Клац-клац-клац» — слышалось со стороны стойки бара. Такое себе тревожное «клац-клац-клац». Как будто стучат чьи-то зубы. Наверняка от страха.

По темной полировке гуськом двигались грязный стеклянный стакан, керамическая пепельница, широкая пачка сигарет и початая бутылка фальшивого французского коньяка.

«Фёдорино горе», — безрадостно подумал Раскин.

Он подскочил к стойке, поймал беспокойную утварь; отодвинул от греха подальше от края. Поглядел в окно: снаружи все еще темно. Длинные ночи на этой планетке. Тускло серебрилась изморозь на сложенных прямо перед окном железобетонных блоках. Эта груда полностью лишала ушельца возможности увидеть местный пейзаж. Полковник Шнайдер в очередной раз перестраховался.

Раскин покосился на сигареты, а затем на бутылку. Как он ни хорохорился накануне перед полковником, выкурить больше одной сигареты и выпить больше ста граммов у него не вышло. И то потом уснул, как младенец, хотя спать не планировал. Теперь же во рту горько, под черепом мерзко, а на душе еще поганей.

Нужно было признаться, что он теряет контроль над собой. Над своим телом. Над рефлексами. Рефлексы-то, как цепные псы, всегда рады услышать команду «фас!». А вот то, что отдает команды…

Нет. Нужно сказать себе твердо: «Нет!»

Возвратиться к остальным ушельцам. В общий барак. Вместе со всеми сдавать анализы и позволять докторам и биологам копаться в своих органах. Бог даст, внутри него не найдут Грибницы. Тогда можно будет получить какую-никакую отдельную комнатку (с буферной планеты-то все равно не скоро выпустят), заняться овощеводством, если позволит климат или если на Восьмой есть гидропоника. На День работника Дальнего Космоса выступать перед молодежью в клубе; хвастать, хвастать, хвастать… Кичиться своим уродством. Как здорово, что больше таких, как он, не производят! Новое поколение штурмовых колонизаторов и десантников с минимальным коэффициентом изменений будет иметь все шансы адаптироваться к нормальной жизни, когда придет время отправиться на покой.

Он не сможет вернуть Землю для себя, как советовал полковник. Нет для него там места. Совсем недавно он прибыл туда с мыслью остаться; но Земля отторгла его, словно инородное тело.

Раздался стук. Дверь отъехала в сторону. Раскин обернулся и увидел старого знакомого — краснокожего блондина.

— Как вам наша комната отдыха? — поинтересовался молодой человек. Раскин отметил, что блондин забыл про панибратское «ты». — Здесь, — он обвел помещение рукой, — нужно будет много чего с делать, например заполнить бар бутылками, но в целом вполне по-домашнему. Как вы считаете?

— Вы пришли рано, — неожиданно для самого себя ответил Раскин, — мне еще нужно время, я не успел принять решение.

Блондин кивнул и вполголоса проговорил:

— Полковник вас ждет. Извините, конечно, но идти придется.

Раскин вздохнул и наклонился за ботинками.

Молодой десантник, вопреки ожиданиям, повел его не в комнату для допросов. Они довольно долго блуждали по коридорам. Сквозь запертые двери с обеих сторон слышались голоса ушельцев. Испанский язык, английский, румынский… Смех, крики ссоры, плач и даже веселые песни… Такая себе Земля в разрезе. Человеческие страсти в ассортименте.

За очередной дверью оказалась кабина лифта. Блондин прикоснулся к голографической панели, и кабина двинулась вверх.