Пожалуй, стоит принять на веру ее оптимистический ирландско-католический взгляд на жизнь.

«Ради общего блага мы должны слегка разрядить наши отношения».

Да, Мэтт, я полностью с тобой согласна. Беда в том, что я до сих пор не знаю, как забыть обиду. Когда я сижу в нашей гостиной, меня мучает вопрос: почему все так непредсказуемо? Взять хоть бы интерьер этой квартиры. Большой диван с подушками, в стильной кремовой обивке (кажется, этот цвет назывался «капучино»). Два кресла из этого же гарнитура, пара изящных итальянских напольных ламп, длинный журнальный столик, заваленный журналами. Мы столько времени потратили, продумывая этот ансамбль. А сколько спорили насчет пола из бука, который в итоге все-таки настелили в этой комнате. И кухонной мебели из серой стали в стиле хайтек, которую выбрали в «ИКЕА» в Джерси (да, мы так серьезно отнеслись к строительству нашей совместной жизни, что даже не поленились съездить в Нью-Джерси, чтобы подобрать кухню). С таким же энтузиазмом мы покупали ковер овсяного цвета, заменивший ужасную циновку цвета аквамарин, с которой жил твой дед. И кровать «под старину» с пологом на четырех столбиках, которая влетела нам в 3200 долларов.

Вот почему наша гостиная до сих пор вызывает во мне столько эмоций. Ведь она живой свидетель наших споров по поводу так называемого «общего будущего», притом что двое вовлеченных в нее людей втайне не верили в него. Мы просто случайно встретились на каком-то этапе жизни, когда нам обоим хотелось привязанности. И мы убедили себя в том, что совместимы и должны быть вместе.

Просто удивительно, с какой легкостью мы ввязываемся в отношения, которые заведомо непрочны, непродолжительны. Видимо, потребность быть нужным кому-то заставляет закрыть глаза на многое.

Звонок домашнего телефона прервал мои философствования. Я спрыгнула с дивана, бросилась на кухню и схватила трубку.

Извините за беспокойство, мисс Малоун.

Да, Константин?

У меня для вас письмо.

Я думала, почту приносят не раньше одиннадцати.

Оно пришло не по почте… его передали из рук в руки.

В каком смысле?

В том смысле, что его доставили лично.

Что за черт!

Это я поняла, Константин. Меня интересует, когда его доставили и кто.

Когда? Пять минут назад, вот когда

Я посмотрела на часы. Семь тридцать шесть. Кто посылает курьера с письмом в столь ранний час?

А кто принес, Константин?

Не знаю. Подъехало такси, женщина опустила стекло, спросила, живете ли вы здесь, я сказал, что да, и она вручила мне письмо.

Значит, письмо доставила женщина?

Совершенно верно.

А что за женщина?

Не знаю.

Вы ее не видели?

Она сидела в такси.

Но в такси есть окно.

Оно отсвечивало.

Но вы ведь успели заметить…

Послушайте, мисс Малоун, я видел то, что видел, и это было ровным счетом ничего.

Хорошо, хорошо, — поспешно произнесла я, чтобы положить конец его нескончаемой тупой болтовне. — Пришлите письмо наверх.

Я прошла в спальню, натянула джинсы и толстовку, прошлась расческой по спутанным волосам. Раздался звонок в дверь, но, когда я приоткрыла ее (не снимая цепочки, как принято у страдающих паранойей жителей Нью-Йорка), никого не увидела. Только маленький конверт лежал на пороге.

Я подняла конверт и захлопнула дверь. Конверт был размером с почтовую открытку, из добротной бумаги. Серо-голубой, с рифленой поверхностью, очень приятной на ощупь. На конверте были написаны мое имя и адрес. Почерк был мелкий и аккуратный. В правом верхнем углу можно было прочесть «С нарочным».

Я осторожно вскрыла конверт. Приподняв клапан, я увидела верхний край открытки с рельефно набранным адресом:

346 Вест 77-я улица

Кв.2В

Нью-Йорк, Нью-Йорк 10024

(212) 555.0745

Моей первой мыслью было: «Интересно». Я достала открытку из конверта.

Она была написана таким же мелким и аккуратным почерком. Датирована вчерашним днем. Я начала читать:

Дорогая мисс Малоун,

Я глубоко огорчилась, узнав из газеты «Нью-Йорк таймс» о смерти вашей матери.

Хотя мы с вами долгие годы не виделись, я знала вас еще маленькой девочкой, также как знала тогда и ваших родителей… но, к сожалению, потеряла связь с вашей семьей после смерти вашего отца.

Я просто хотела выразить вам свои соболезнования в это сложное для вас время и сказать, что кое-кто по-прежнему присматривает за вами… как это было всегда.

Искренне ваша,

Сара Смайт.

Я перечитала письмо. И еще раз. Сара Смайт? Никогда о ней не слышала. Но что особенно заинтриговало меня, так; это фраза «кое-кто по-прежнему присматривает за вами… как это было всегда».

Позволь спросить, — сказала Мег, когда я часом позже разбудила ее телефонным звонком, чтобы прочитать это письмо, — «кое-кто» с заглавной буквы?

Нет, — ответила я. — С маленькой.

Значит, здесь нет религиозного подтекста. Если было бы с заглавной, имелся бы в виду тот парень, что на небесах, Господь Всемогущий. Это альфа и омега. Лорел и Харди[2].

Но ты уверена, что никогда не слышала, чтобы мама или папа упоминали о Саре Смайт?

Послушай, я же не была членом вашей семьи, поэтому меня не обязательно было знакомить со всеми, кто дружил с твоими родителями. Я хочу сказать, что вряд ли, например, твои родители знали некоего Кароли Килсовски.

Кто такой этот Кароли… как его там?

Килсовски. Это польский джазмен, которого я подцепила в один ноябрьский вечер пятьдесят первого в «Бердлэнд». Постель обернулась полной катастрофой, но парень оказался приятным собеседником и, кстати, неплохим саксофонистом.

Я что-то не понимаю…

Да все очень просто. Мы с твоим отцом прекрасно общались, но не ели из одной миски. Насколько я могу судить, эта Сара Смайт была в числе их лучших друзей. Конечно, если учесть, что все это было лет сорок пять тому назад…

Ладно, я тебя поняла. Но вот что странно: почему она доставила письмо по моему адресу? Откуда она узнала, где я живу?

А у тебя что, адрес не зарегистрирован в справочнике?

Уф, я как-то не подумала.

Ну вот тебе и ответ на вопрос. А насчет того, почему она прислала его… понятия не имею. Может, она прочла объявление во вчерашней «Таймс», поняла, что пропустила похороны, ей не хотелось запаздывать с соболезнованиями, и она решила забросить тебе письмо по пути на работу.